Культура

Галина Константиновна НИКУЛИНА
Музейный работник. Краевед
Родилась в г.Горьком.
С 1967 по 1976 год – научный сотрудник Государственного музея А.М.Горького (г.Нижний Новгород) и музея-заповедника А.С.Пушкина (с.Большое Болдино).
С 1977 по 2007 гг. директор Выксунского музея. Автор экспозиции историко-художественного музея, открытого в 1991 году в Доме заводчиков Баташевых.


Г.Никулина
Оставили след
В романе графа Салиаса «Владимирские мономахи», есть такие слова: «Все население Выксунских заводов было, точно на подбор, народ умный, дельный, деятельный и порядковый. Все всюду шло по заведенному порядку и работало так же, как и машины — отчетливо и однообразно. Население Выксунских заводов пользовалось известной славой, потому что лентяи и рохли незаметно выводились барином». Хотелось бы вспомнить о тех, кто стоял у истоков славы Выксунских заводов, крепил его авторитет мастерством и смекалкой. Трудно их всех перечислить, «но история донесла до нас имена многих, кто принес в прошлом настоящую известность предприятию.
Первым главноуправляющим Выксунскими заводами при Иване Родионовиче Баташеве был Трофим Осипович Жилкин. Он управлял всем имением в течение двадцати двух лет, а умер Т. О. Жилкин в 1800 году. Девять лет главноуправляющим был Максим Перфильевич Горностаев. Он — автор проекта проволочной фабрики, а также нового способа углежжения на заводах. Горностаев впервые внедрил в производство чугунные цилиндры в катальных. Скончался он в 1809 году. Осталось в истории и имя Михаила Игнатьевича Стребулаева, как основателя Сноведского литейного завода. «Первым, русским механиком» называли в XVIII веке — начале XIX века на заводе Марка Терентьевича Попова, в ведении которого были все механизмы на заводах до 1796 года. Во многом превзошел своего отца его сын — Василий Маркович Попов. Плотины и вешняки были сделаны по его проекту, а также установлены все проволочные станки.
Досчатинским заводом управлял Абрам Иванович Сорокин. Он первым ввел в употребление чугунные круги вместо стальных (для резания железа). Управляющий Сноведским заводом Ефим Алексеевич Кистринов довел художественное литье до той славы, которая приобрела мировую известность. Уже третье столетие русский народ хранит память о мастеровых Лукине и Ястребове, которые построили паровую машину в 1815 году и поставили ее в доменном цехе. В 1836 году впервые в России применили горячее дутье.
Григорий Яковлевич Пономарев, управляющий Велетьменским заводом, вместе со своим сыном Иваном изобрел отливку стали-литовки, что в Англии сохранялось в тайне. Расплавив сталь, Пономаревы выливали ее в формы и не дав еще совершенно остынуть, брали влитый брусок из формы и тянули его под молотом в тонкие прутья, совершенно подобные английским и не уступающие им в качестве. На изломе прутья показывали мелкозернистую сталь.
Пономарев с успехом делал лесопильные пилы для ручных пильщиков. Впервые также им была изобретена и внедрена в производство пильная об одной раме — с очень простым механизмом: на валу водяного колеса надето зубчатое, которое сообщается с шестерней, находящейся на коленчатом валу пильной. Этот вал, вертясь, водит своим коленом вниз и вверх раму с пилами.
Известными в России мастерами художественного литья на Сноведском заводе были братья Личновы — Николай Афиногенович и Михаил Афиногенович. За свои заслуги были они погребены на сноведском кладбище в кафтанах, расшитых позументами. Это считалось высшей наградой, дарованной заводчиком.
В чугунолитейном цехе Выксунского завода лучшим литейщиком считался сын Николая Афиногеновича Личнова — Петр Николаевич. На Выксунских заводах были целые династии мастеровых рабочих — фамилии были известны на промышленных предприятиях, их приглашали на заводы Луганска, Юрьевки, Юзовки как очень опытных специалистов.
Представители каждой династии владели определенной профессией. Династия Алексея Зубакова (по прозвищу машин) была прокатчиками железа. Династия Николая Мирошина (прозвище барей) — лучшие мастера и прокатчики мелкосортного железа. Династия Алексея Боровкова (прозвище струна) была известна как хорошие прокатчики и вальцовщики мелкосортного железа.
Павел Бобров — мастер пудлингового цеха. И его, дети и внуки были прокатчиками. Дети пудлингового мастера Евграфа Башилова стали вальцовщиками листопрокатного цеха, Николай Ябриков, Иван Смирнов, Иван Козоедов зарекомендовали себя как знатные мастера пудлингования. Николай Гнусарев освоил первую паровую машину для пароходов, курсирующих по Оке. Потомки его — прокатчики. Семьи Егора Капитанова, Ивана Серегина, Алексея и Василия Козиных стали известны как прокатчики железа. Иван Савин — мастер по ремонту паровых машин — привил детям любовь к труду, они стали токарями по металлу. Династии Петра Забегаева и Федора Белавина известны кузнечным мастерством. Опытными машинистами паровых машин стали представители фамилии Ереминых. Мастерами листопрокатного производства зарекомендовала себя семья Коршуновых.
Трудно назвать все имена. Ведь передавались рассказы о мастерах из поколения в поколение устно. И не было на них заведено личных дел, и не писали они своих мемуаров.
Имена их были отлиты на надгробных плитах кладбища при Малой церкви, ведь почти все мастера погребены были там. Но и тут мы оказались «иванами, не помнящими родства». Виноваты мы перед ними, потомки их. Могилки стерты с лица земли. Но ведь они жили на этой земле, оставив большой след в истории Выксунских заводов.



О чем умолчал граф Толстой
В музее истории Выксунского металлургического завода хранится много интересных исторических документов. Среди них – план московской усадьбы Ивана Родионовича Баташева, которую он, почетный гражданин Москвы, построил на бывшей улице Швивой горке, на реке Яузе.
Дом строился с 1796 по 1802 год. Имя автора проекта документально не установлено. Одно время предполагалось, что им был французский архитектор Шарль де Вальи, затем называли архитектора Родиона Казакова, создателя классицизма в России. Руководил же постройкой всего архитектурного ансамбля усадьбы крепостной И.Р. Баташева М.П.Кисельников.
Усадьба располагалась между Николо-Ямской и Таганной улицами на площади около трех гектаров. Она была очень живописна благодаря сложному рельефу местности: спуски, обрывы, прекрасные виды на реки Москву и Яузу, на Кремль. В плане усадьбы главный дом похож на букву «Т», верхняя часть которой - трехэтажный фасад, выходящий на Яузскую улицу. В центре фасада шестиколонный портик. Из центральной парадной залы второго этажа был выход на балконы, откуда открывался вид на улицу, отгороженную от усадьбы решеткой в два человеческих роста. Чугунная решетка поделена на отрезки белокаменными столбами, увенчанными чугунными вазами, а в середине решетки - парадные ворота с чугунными львами. Все чугунные детали отлиты и выкованы в Выксе.
С тыльной стороны главного дома был разбит зимний сад, по обе стороны которого открывались удивительные панорамы Москвы. Особенностью усадьбы было множество мелких скульптурных украшений, созданных М.П. Кисельниковым, особенно выделялись два сюжетных горельефа. Дворец И.Р. Баташева был известен в Москве своими пышными балами и зваными обедами, особенно во время приездов в столицу самого заводчика. Лишь 10 лет безмятежно протекала жизнь в стенах московского дворца Баташева. Здесь воспитывалась внучка Ивана Баташева - Дарьюшка, здесь же играли ее свадьбу с генералом Д.Д. Шепелевым.
Каждое лето семья проводила в Выксе. К осени 1812 года, когда французы вошли в Москву, в Баташевской усадьбе оставалось лишь небольшое количество дворовых людей во главе с управляющим, любимцем Ивана Родионовича Максимом Соковым. Сохранилось письмо, в котором он подробно, от первого лица, описывает события тех страшных дней, это он первым в доме встретил короля Неаполитанского, зятя Наполеона, главнокомандующего французской армии Жокэна Мюрата.
С некоторым сокращение приводим текст этого письма:
«Милостивый государь Иван Родионович!
Второго сентября, в пятом часу вечера, вступили в Москву французские войска. Король Неаполитанский, ведя авангард на Коломенскую дорогу, остановился у Вашего дома, будучи верхом; уверял всех нас, чтобы мы ни малейших обид не страшились. Назначил своею квартирой Ваш дом, поставил большой караул и, проводя за заставу многочисленную кавалерию, составляющую страшный авангард, в седьмом часу вечера возвратился в дом наш с тридцатью генеральскими и множеством чиновников.
Для всех приготовили мы ужин, нарочито сытый; только белого хлеба и калачей найти было невозможно, ибо калашни и хлебные во всей Москве были разбиты и хозяевами оставлены, почему и был только черный ржаной хлеб. Королю же нашел четверть сайки у дворцовых детей. Генералы сперва гневались и говорили, что свиньи только кушают такой хлеб; однако ж, быв голодны, принялись и за него. Король, войдя в дом, потребовал меня как вашего приказчика. Явясь со свечой в руках провожал его по парадному этажу через все покои; он пожимал плечами, казалось, что все ему нравилось. Возвратясь в желтую гостиную, спросил, где же твой господин и кто он таков. Я объявил, что Вы заводчик и всегда на лето уезжаете в свои заводы Ему подали кушать в красную гостиную одному, а генералам и прочим – в столовой и в зале. Свита бесчисленная. Ужин кончился. Всякий генерал требовал пышной постели, но постелей набрать было негде, ибо на холопской постели никто спать не хотел, а потому с угрозами всякий требовал такую, какую ему хотелось. Свечи горели всю ночь и в люстрах, и в лампах…
Как проснулись, то требовал всякий того, что хотел: иной – чаю, иной -кофе, иной - белого вина, шампанского, бургундского, водки, рейнвейна и белого хлеба. Словом, каждый с величайшими угрозами требовал, чтобы его прихоти и требования тотчас были выполнены. Третье число прошло в суматохе. Пожар сильный свирепствовал на Покровке, опустошал немецкую слободу и около Ильи Пророка.
В среду, четвертого сентября, король, пообедав, поехал к армии. Ветер подул с запада, самый жесточайший: загорелись дома за Москвой-рекой от Каменного моста, и пожар сделался ужастен, что никак описать невозможно. Я, видя, что спасенья нет, собрав все оставшиеся бумаги, отнес их под контору в чаянии, что пожар туда не проникнет…Мы решились и пошли все через Яузу на Хованскую гору. Тут на переходах солдаты французские начали проходящих грабить- у кого, что было, остановили и меня… Тут мы увидели, что загорелся главный корпус нашего дома, пламя пожирало все Зарядье»
Далее М. Соков в подробностях описал И. Баташеву, что из строений было уничтожено пожаром, а что уцелело. Первый этаж уцелел полностью. Но после пожара начались грабежи, и ежедневно приходили французы, грабили, что еще можно было взять. Приказчик жаловался маршалу Мюрату. Тот приказал, чтобы ему выдали аттестат о запрещении грабить дома. «...На офицеров билет сей действовал, но солдаты продолжали грабить с прежним зверством. Потом все ваши дворы и сады наполнились обозами с больными и ранеными, всех нас почти вытеснили ив наших убежищ. Хлеба нигде достать не можно, да и впредь надежды не видать. Капуста, редька и картофель — все истреблено солдатами» — сообщал хозяину своему М. Соков.
Он также хорошо передавал картину тех дней: «Москва представляет жалостный вид: большие улицы наполнены солдатами и на каждых десяти шагах лежит издохшая лошадь, да и людей без погребения валяется множество. Жители, страшась своих победителей, скрываются или в погребах или в развалинах.
Сейчас явились ездоки Тихон-кучер с товарищами и всех нас обрадовали несказанно, что Вы, милостивый государь с Вашими родными здоровы. И. М. Горностаев письмом, писанным по приказу Вашему, извещал, что Вы, как отец о чадах своих, печетеся о нас и спасении жизни нашей, заботитесь больше, чем о погибших ваших сокровищах. Да сохрани создатель Вас, отца нашего. С чувством истинной признательности, Ваш всенижайший слуга Максим Соков. Сентябрь дня 28-го 1812 года» — таков конец этого послания.
После ухода французов из Москвы дом-дворец на Швивой горке был отделан заново с соответствующей роскошью. Скульптурные работы были выполнены скульптором Витали. Парадная лестница восстановлена. На восстановление дома было затрачено 300 тыс. рублей. После смерти Ивана Родионовича дворец перешел его наследникам. Сначала Д. Д. Шепелеву, а после его смерти, в 1841 году — его детям Ивану и Николаю Шепелевым.
Наследники Баташева в Москве жили широко и роскошно. Славились их балы, славились и «маленькие обеды», как звали их хозяева, на которых садились за стол до пятидесяти человек — «все неожиданные гости», как уверяли хлебосольные хозяева. На время коронаций Николая I дворец был нанят за 65 тыс. рублей для герцога Девонширского английского посла.
В 1870 годах при, перестройке зданий дворца под больницу главный усадебный дом с шестиколонным портиком на парадном фасаде и балконом-лоджией — на садовом — почти полностью утратил первоначальное оформление интерьеров. Но фасады его в основном сохранились. И по сей день памятник архитектуры второй половины XVIII века— дом-дворец заводчика Баташева является украшением всего архитектурного ансамбля Москвы.


Выксунская «Мона Лиза»

В коллекции любого музея, независимо от его статуса и объёма, непременно есть экспонаты, которые являются настоящей жемчужиной, потому что кроме исторической ценности, окутаны множеством легенд и преданий, предположений и домыслов ввиду отсутствия документальных источников. Чем таинственнее история этих предметов, тем большим вниманием они пользуются у посетителей. Даже из других городов приезжают люди в наш музей, чтобы увидеть один из таких уникальных экспонатов.
Речь пойдёт о картине, на которой изображена юная девушка необычной красоты в экзотической для наших мест одежде. До сего времени является спорным вопрос этого портрета. В одних источниках указано, что это работа неизвестного итальянского мастера конца XVIII века. Из других источников мы узнаём, что картина принадлежит кисти крепостного художника Выксунского театра Николая Кораблёва. Достоверность надписи картины «Сусанна» также по сей день является предметом для споров и дебатов. Существовала ли женщина в действительности? Или это вымышленный образ, созданный писателем графом Салиасом в его историческом романе о Выксе «Владимирские Мономахи»? Кстати заметить, в экспозиции портрет «Сусанны» представлен в литературном разделе как художественный образ - любовницы главного героя и владельца выксунских заводов Басман-Басанова Сусанны Юрьевны Касаткиной, якобы внучатой племянницы хозяина Выксы. Собственно на их отношениях и закручен весь любовно-криминальный сюжет романа.
Но, работая над романом, граф Салиас, безусловно, пользовался теми преданиями и легендами, бытовавшими в то время о Сусанне в Выксе. А их было немало. Вот одна из них (записана со слов И.Е. Капустина и И.В. Белоусова в с. Сноведь в конце 50-х годов XX века): «У Баташева И.Р. была родственница - красавица Сусанна. Взял он её из Петербурга. Жила она в комнатах наверху, и вход к ней был через подземелье. А оттуда уже был потайной вход в дом, в комнаты Баташева. Сначала она не знала проход. Сидит у себя - вдруг откуда-то является сам Баташев! А у Баташева того был телохранитель-чеченец. Барин без него обходиться не мог. Красавица Сусанна полюбила чеченца и стала ему на барина жаловаться. Чеченец барина и придушил. Говорят, этого чеченца на цепь посадили по приказу Сусанны. Чеченец будто бы отгрыз себе кисть и сбежал... Через неё, Сусанну эту, много народу у Баташева погибло». Доказательством существования этой легендарной женщины является и мраморная (во весь рост) фигура женщины работы неизвестного итальянского скульптура с высеченной внизу надписью «Сусанна». Находится эта скульптура в Московском Дворце Баташевых и Шепелевых. В связи с этим фактом возникает предположение, что такая женщина в Выксе жила, но не в Баташевский период истории, а в более поздний - Шепелевский. И прообразом Басман-Басанова в романе «Владимирские Мономахи» является Иван Дмитриевич Шепелев-сын Дмитрия Дмитриевича Шепелева, зятя Ивана Родионовича Баташева, женатого на внучке его - наследнице заводов Дарье Ивановне. Именно на этот временной период управления заводами Ивана Шепелева и приходятся предания о Сусанне. Вернее, о женщине, очень похожей на ту, которая изображена на известном портрете. По всей видимости, это актриса Выксунского театра, которая пользовалась особым покровительством Ивана Шепелева - «Нерона Ардатовского уезда», как его называли современники за особую приверженность к театральному искусству, ибо все средства он вкладывал в развитие театра. Н.Я. Афанасьев, работавший у Шепелева в театре капельмейстером, писал в своих воспоминаниях, что «...в наших провинциях ещё не было оперных театров, кроме Одессы и Риги, и театр Шепелева по праву занимал единственное место во всей внутренней России» (журнал «Исторический вестник», 1890 г.).
В конце 40-х годов XIX века Иван Шепелев пристроил к Баташевскому дому обширный каменный флигель оригинальной архитектуры. Окна были из разноцветных стекол, поэтому в комнатах всегда стоял полумрак: вся мебель была в восточном стиле. Полное отсутствие стульев, только турецкие диваны, покрытые коврами, украшали гостевые помещения. По воспоминаниям зятя Дмитрия Шепелева, графа Ивана Павловича Кутайсова, владелец Выксы в период своего правления на Выксе любил изображать себя султаном. Иногда он даже носил турецкий халат, чалму и принимал гостей не иначе, как сидя на диване с поджатыми ногами, куря кальян. Был он в окружении крепостных актрис в восточных одеждах. В эти годы в Выксунском театре работал очень талантливый крепостной художник Николай Кораблёв. Скорее всего, именно его кисти и принадлежит портрет «Сусанны», актрисы Выксунского театра в костюме героини спектакля, по описанию современников, очень похожей на актрису Шиморыгину.
Надо заметить, что судьба самого полотна сложилась довольно трагично. Много претерпело оно испытаний со времени написания, прежде чем предстало перед нами в нынешнем виде. Можно сказать, портрет чудом сохранился и дошёл до наших дней. Первоначально он хранился в Баташевском доме, где после революции, в 1918 году, был открыт музей на основе имеющихся там коллекций. Но в 1920 году случился пожар в главном корпусе управления заводами. После пожара контора переехала в бывший господский дом. Экспозиции были свёрнуты и складированы в одной из комнат дома. Портрет "Сусанны" был отправлен из Выксы в подарок гособъединению машиностроительных заводов (ГОМЗу), в которое тогда входил Выксунский металлургический завод. Но, к счастью, и благодаря действиям губернского музея "Сусанна" в 1928 году была возвращена в Выксу. Когда 1 мая 1929 года открыли Дворец труда (нынешний ДК металлургов), "Сусанна" в числе других экспонатов из коллекции Баташевского дома стала украшением его интерьеров. После Великой Отечественной войны, когда из Дворца культуры был расформирован военный госпиталь, "Сусанна" некоторое время украшала кабинет директора ДК металлургов. А когда в 1964 году случилась авария на линии теплоснабжения и горячая вода повредила холст, картину отдали на реставрационные работы. В настоящее время вынсунская «Мона Лиза» находится на хранении в историко-художественном музее металлургического завода.


Проволоченский завод

Как известно, в группу заводов Приокского рудного района входил и Проволоченский завод, правда, построенный заводчиком Иваном Баташовым уже после раздела между братьями всех заводов в 1783 году.
И, хотя Проволоченский завод не был знаменит в России так, как, например, Верхне-Выксунский, Досчатинский или Сноведской заводы, продукция этого завода пользовалась большим спросом у населения. Иван Баташов построил этот завод в 1803 году в полутора верстах от Вехне-Железницкого (Вильского) завода. Завод, как и все остальные в группе Выксунских заводов, был вододействующим. Двигательной силой служило водяное колесо. Для накопления воды и образования давления, достаточного для вращения водоналивного колеса, был вырыт в русле реки Железницы пруд. По правому, высокому берегу, построена плотина протяженностью в одну версту. Регулировался уровень воды в прудах вешняками.
На территории Проволоченского завода были построены: деревянный одноэтажный корпус размером 27x14 аршин и кирпичный двухэтажный корпус 60x21 аршин. Продолжительность рабочего дня на заводе была по 12—15 часов с перерывом на обед в один час. Мужчины зарабатывали до трех рублей в неделю, женщины и подростки — 60-90 копеек.
Завод работал, главным образом, осенью и зимой, а весной и летом рабочие снимались для лесозаготовок и лесосплава. Семьями отправлялись к месту работ и жили буквально под открытым небом. В свободное время они занимались рыболовством и охотой. Часть рабочих отправляли для работы в имениях. Судя по рассказам старожилов, к моменту начала строительства завода никакого поселения на этом месте не было. Владелец заводов скупал мастеров, вывозил их с семьями. Им отпускали лес, из которого рабочие и строили себе дома. Так образовался населенный пункт — село Проволочное.
В 1887 году, когда владельцем Выксунских заводов был капиталист Лессинг, он пригласил с Московского завода Гужона гвоздильного мастера С. И. Зимина, которому было поручено установить 14 гвоздильных станков старой конструкции и обучить людей работе на этих станках. Они были получены из Петербурга. В таком состоянии завод существовал до 1905 года. А в марте того же года завод сгорел от искры воспламенившегося подшипника в полировочном отделе. Пострадало все оборудование.
Со складов немецкой фирмы в Москве были привезены 30 гвоздильных станков лучшей конструкции. Кроме них — 12 более быстроходных полировочных барабанов, 10 волочильных барабанов для протяжки разных номеров проволоки, водяная турбина, нефтяной двигатель мощностью 75 лошадиных сил. Во время пожара владелец завода А. И. Лессинг был за границей и его вызвали по телеграфу.
За короткий срок он восстановил завод. И уже в октябре 1905 года он стал выпускать продукцию. В месяц изготавливалось до 16000 пудов тянутой проволоки, из которой 14000 пудов — проволочные гвозди, а до 2 тысяч пудов, главным образом, тонких сортов, шли на продажу
К этому времени на заводе работали около трехсот человек. Особенно тяжелыми условия труда были в травильном отделении, где снималась окалина с прокатанной в горячем состоянии проволоки. Проволока опускалась в чаны, наполненные 10-процентным раствором серной кислоты при температуре 35-40 градусов. Вот в таком сарае, наполненном сернистыми парами настолько, что в двух шагах не было видно человека, в полумраке, при керосиновом освещении, рабочие-травильщики голыми руками опускали пучки проволоки в чаны с раствором серной кислоты. Таким же способом выталкивали проволоку из чанов со дна крючком, а с поверхности — руками.
Для нейтрализации после травления проволоку обмывали тут же в чанах с холодной водой, а затем спускали в известковый раствор. Рабочие имели вид прокаженных. Одежда, сожженная серной кислотой, превращалась в лохмотья, руки — в язвах, на лице были почти незаживающие ранки от капель и паров серной кислоты, попадающих во время выливания из бутылей в чаны. Выдерживали на этой работе только старики, которым некуда было деться. Не менее тяжелым был труд у обжигательных печей. Они представляли собой кирпичные камеры размером 1,5x1,5x2 метра — четыре камеры под одной крышей-навесом.
Железные клепаные котлы наполнялись проволокой (примерно 60 пудов), закрывались железной крышкой и замазывались глиной. По дну камер были уложены рельсы. Котлы закатывались на железных валах в печь вручную. Вокруг котла закладывались дрова, поджигались в костер, который поддерживался подбрасыванием дров через железную дверь. Самая мучительная работа была при вытаскивании горячих котлов из раскаленной печи. Выкатывать их приходилось длинными крючками. Котлы часто скатывались с роликов, потому что рельсы почти всегда были покороблены от нагрева. Очень много было несчастных случаев на этом участке работы.
В конце 1913 года сменился управляющий Проволоченским заводом. Он приступил к проектированию нового травильного отделения и отжигательных печей. Но империалистическая война помешала осуществлению этой затеи. С началом войны изменился и характер производства на заводе. Нужно было огромное количество проволочных заграждений, поэтому изготовление гвоздей было доведено до минимума.
Гвоздильные станки на 60 процентов были остановлены, а рабочие-гвоздильщики — переведены на волочильные барабаны. Все рабочие и служащие, освобожденные от призыва на войну, обязаны были работать и по воскресным дням. К концу 1915 года завод выпускал около 55 тысяч пудов проволоки для военного ведомства.
После Великого Октября изготовление проволоки для военных целей постепенно сокращалось за счет увеличения выпуска гвоздей, и силами мастерских Выксунских заводов изготовлены и установлены к 1919 году дополнительно 8 гвоздильных станков.
В двадцатые годы сохранялся довоенный уровень производства, а, начиная с 1923-24 годов, рост производительности труда на заводе начал заметно повышаться и к 1926 году достиг увеличения выпуска продукции на 60 процентов (с увеличением количества работающих на 35 процентов). Одним словом, завод работал стабильно и не знал прорывов в выполнении планов. Но в апреле 1927 года случилась катастрофа. В одном из цехов возник пожар. Был ураганный ветер, и не удалось спасти почти ничего.
С 1927 года Проволоченского завода не существует. Такова судьба последнего Баташевского завода из группы железоделательных заводов, входящих в Приокский рудный район.