Культура

Передо мной на рабочем столе ксерокопия интереснейшего письма, присланная из Центрального исторического архива Санкт-Петербурга.
Письмо это было отправлено 140 лет назад, 23 августа 1851 года, из Выксы, с «завода гг. Шепелевых», в далекий Петербург. Адресовано оно конференц-секретарю императорской Академии художеств В. И. Григоровичу. А начинается так:
«Почтенный Василий Иванович!
Всегда случается мне Вас утруждать просьбами и сегодня опять тоже. Я имею случай ехать с одной из моих римских учениц девицею Сухово-Кобылиной в Крым и по этому случаю решаюсь просить Вас исходатайствовать мне билет на два года в южные губернии...»
С такой просьбой обращается в правление Академии Е. Е. Мейер. Думаю, нашим постоянным читателям фамилия эта уже знакома. И все-таки напомню: Егор Егорович Мейер (1823–1867) – русский художник-пейзажист, академик. Он был наставником в живописи Софьи Васильевны, младшей дочери Марии Ивановны и Василия Александровича Сухово-Кобылиных, родственников выксунских Шепелевых.
Софье Васильевне и посвящено в основном это письмо. Егор Егорович сообщает конференц-секретарю, что его ученицей уже послана на годичный экзамен в Академию картина, которая «писана совершенно ею одною». Он надеется, что там обратят внимание на эту работу, оценят ее по достоинству и поощрят. Она этого, по его мнению, заслуживает.
Своей ученице Егор Мейер дает прекрасную характеристику. Совсем немного занимается он с нею живописью: некоторое время в Риме и считанные месяцы в Выксе, в не очень благоприятных обстоятельствах: летом этого года здесь «почти хорошей погоды не было», что очень мешало работать над этюдами на природе. И тем не менее успехи Софьи Васильевны значительны. С уважением отзывается Егор Егорович о ее способностях к пейзажной живописи, редком трудолюбии и увлеченности искусством.
Вот такие удивительные, почти восторженные слова пишет он Григоровичу о своей ученице: «Я от души жалею, что она не имеет чести быть лично с Вами знакома; тогда и Вы бы сами убедились, что подобную девицу следует поощрить.
Она богата, знатна и бросила все для живописи... Любовь ее к искусству неимоверна, и ей я единственно обязан, что как художник имею еще будущность, которая раскрылась передо мною со всеми надеждами на успехи и удачу... Нельзя не помочь моему благому намерению и не поощрить девушку, которая трудится не ради славы, а из любви к прекрасному и деньги которой уходят все на помощь художникам и на собственные успехи».
Делится Егор Мейер с Григоровичем и дальнейшими планами: «Нынешнюю зиму она (Софья Васильевна) займется перспективой серьезно, фигурами, и, таким образом подготовленные, мы отправимся в Крым». Вот почему ему и нужен «билет» от Академии, своего рода пропуск для беспрепятственного проезда через все заставы и свободного проживания в любом южном городе.
А теперь ненадолго отложим в сторону письмо художника, из которого мы узнали немало нового о Софье Сухово-Кобылиной, и побываем в Выксе самого начала 50-х годов позапрошлого века. Здесь, в имении Шепелевых, Софья Васильевна вместе с Е. Е. Мейером (и с товарищами по Академии художеств – есть такие сведения) прожила часть лета, осень 1851-го и зиму 1852 годов. Тогда почти вся семья Сухово-Кобылиных собралась в доме близкого им – и родственно, и душевно – Николая Дмитриевича Шепелева. Было много молодежи, много деревенских удовольствий и развлечений, но их Софья Васильевна не разделяла. Она всецело погружена была в свои художественные занятия. Время проводила с этюдником в живописных окрестностях села. Особенно по душе была ей строгая и величавая красота наших сосновых лесов.
Софья Васильевна работала много и увлеченно под руководством своего учителя. И пришел успех. Большой серебряной медалью отмечен завершенный на Выксе и отсюда посланный на экзамен в Академию уже упомянутый мной «Пейзаж» (итальянский); сделаны этюды с натуры к будущей картине «Вид из окрестностей р. Выксы близ Мурома во Владимирской губернии» («Сосновый бор в окрестностях Мурома»). За эту картину и два «Крымских вида» («Татарская сакля в Крыму близ Урзуфа», «Татарская сакля в Крыму близ Алушты») в 1854 году, при окончании Академии художеств, Софья Сухово-Кобылина была награждена большой золотой медалью. Она, напоминаю, первая русская женщина, удостоенная такой высокой награды. Об этом триумфе художницы я уже писала (см. статью «Эта местность... просилась в картину». «Выксунский рабочий», 14 июля 1990 года). А вот новые находки!
В хранилищах русской живописи XIX века Третьяковской галереи, где мне посчастливилось побывать дважды, Лия Захаровна Иткина, старший научный сотрудник музея, показала мне очень нарядный групповой портрет сестер Сухово-Кобылиных – Елизаветы, Евдокии, Софьи - работы модного в свое время художника Пимена Орлова. Видела я и портрет Софьи Васильевны, написанный в 1859 году в Риме одним из самых близких ее друзей – Иваном Степановичем Ксенофонтовым. На этих портретах (и на парадном, и на дружеском) Софья Васильевна – молодая женщина среднего роста, стройная, богато и в то же время скромно, изящно одетая. У нее некрасивое, но приятное лицо, умный, серьезный, проницательный взгляд. Во всем ее облике чувствуется спокойное достоинство. Такой знали ее современники – женщиной «тонкого, блестящего ума, доброго сердца и благородной души».
С большим волнением рассматривала я немногие хранящиеся в Третьяковке картины самой художницы: «Софья Васильевна Сухово-Кобылина, получающая на Акте в Академии художеств первую золотую медаль за «Пейзаж с натуры» (1854 год), «Автопортрет», этюды «Перед грозой», «Итальянский пейзаж», «Старое дерево у скалы». Невольно вспомнились мне слова искусствоведа: «Она была сильна в рисунке и обладала тонким пониманием пейзажной живописи». В пейзажах Софьи Васильевны, которые мне больше всего понравились, есть что-то романтическое, одухотворенное.
С фотокопиями этих пяти работ С. В. Сухово-Кобылиной из запасников Третьяковской галереи выксунцы могут познакомиться в экспозиции нашего музея.
А теперь о самом интересном, на мой взгляд.
Летом 1991 года, работая в фондах Государственного Литературного музея в Москве, просматривала я большой архив Сухово-Кобылиных, поступивший от их родственника Л. В. Горнунга. Среди многочисленных фотографий, дагерротипов, портретов там был и большой, красивый, отлично сохранившийся старинный альбом, о котором мне уже говорила Лия Захаровна Иткина.
Альбом этот куплен был Марией Ивановной Сухово-Кобылиной для одной из дочерей – красавицы Евдокии (в замужестве Петрово-Соловово). С ней Софья была особенно дружна. В период своих занятий живописью в Академии художеств три года прожила она в богатом доме этой сестры в Петербурге. Видимо, тогда Душа (так звали Евдокию Васильевну близкие) и отдала альбом младшей сестре.
И вот этот великолепный альбом передо мной на столе. Очень волнуюсь, осторожно перелистывая тяжелые страницы: их много-много лет назад касались руки С. В. Сухово-Кобылиной, а она за годы краеведческих поисков стала мне почти родной. В альбоме сохранилось около
30 работ Софьи Васильевны 50-х годов карандашом, акварелью, маслом. Это наброски, рисунки и этюды с натуры, сделанные в Тамбовской губернии в имении Петрово-Соловово, в Италии и Крыму. Одни из них – полудетские, наивные, другие написаны зрелой кистью.
Немало интересного в старинном альбоме. С удовлетворением рассматриваю я акварельную копию с того самого «Итальянского пейзажа», за который Софья Сухово-Кобылина в 1851 году получила на конкурсе в Академии художеств большую серебряную медаль. Внимание мое привлекают и ее этюды «Татарский дворик. Алушта», «Пастуший шалаш в Крымских горах», «Сосны на холме».
И вот, наконец, то, что я ищу, о чем уже слышала: на одной из последних страниц перед портретом Евдокии Васильевны кисти Е. Е. Мейера (единственная его работа в альбоме) – карандашный рисунок. На нем сильное, раскидистое дерево с молодыми листочками.
Внизу подпись рукою художницы:
«Софья СК. 1852. Выкса».
Этот этюд, без сомнения, сделан в имении Шепелевых именно в выксунский период жизни Софьи Васильевны, о котором я рассказывала. Может быть, предположила я, дерево это из прекрасного господского парка, дерево, которое видело самих Баташевых. Ведь чем-то поразило оно воображение художницы.
Думаю, вам нетрудно представить мою тогдашнюю радость, мое ликование. Передо мной был подлинный выксунский рисунок Софьи Сухово-Кобылиной! И он, что особенно важно, еще неизвестен нашему местному краеведению. Это счастливая находка.
Фотографии рисунка у нас, к сожалению, пока нет.
Но вернемся к отложенному нами старинному письму. Еще раз вдумчиво прочитаем его, и оно расскажет много интересного о самом пишущем – Е. Е. Мейере, наставнике в живописи Софьи Сухово-Кобылиной, стоявшем у начала ее творческого пути.
Егор Егорович, я уверена в этом, был прекрасным учителем. Думаю, все уже заметили, что он был бесконечно предан искусству, что у него серьезные и продуманные планы обучения. Он умел увлечь художеством тех, кого учил. «Все мои ученицы делаются страстными охотницами до живописи, – с гордостью пишет Егор Мейер Григоровичу. – Я, прежде чем развить способность, развиваю любовь к искусствам и думаю этим быть вдвойне полезным нашей Академии».
Бережно относился Егор Егорович к дарованиям своих учениц, заботливо и умело их развивал, поощряя даже маленькие удачи начинающих художниц. Конференц-секретарю он так объяснял свое настойчивое желание, чтобы в Академии были замечены первые успехи Софьи Васильевны: «Она не знает, что я к Вам пишу, но знаю, ей приятно было бы, даже необходимо маленькое поощрение». А дальше в письме читаем: «Осмелюсь Вас беспокоить просьбою изложить в Совете (Академии художеств) выгоду художеству вообще, если в обществе понемногу родится эта любовь и необходимость поощрять и поддерживать».
Какие замечательные слова: развивать в обществе любовь к искусству, стремление поощрять и поддерживать таланты! Сказать их мог лишь человек чистого и щедрого сердца, бескорыстно служивший искусству и радевший о благе общества. К таким людям всегда тянутся молодые. Для Софьи Васильевны Егор Мейер был, как свидетельствуют современники, не только хорошим учителем, который привел ее к успехам в живописи, но и настоящим другом. С глубоким уважением относились к Егору Егоровичу Сухово-Кобылины, ценя его талант художника и учителя живописи, доброту и преданность.
Судьба не баловала Егора Мейера. Трудным был его путь в искусстве. В письме к Григоровичу прорывается горькое признание: «Не посылаю в Академию на академика картины, хотя их было три, но, увы, деньги нужны семье, и я их продал». Обеспеченная, спокойная жизнь в течение нескольких месяцев в доме Шепелевых освободила его силы для творчества. В Выксе художник работал без устали над новой картиной (к сожалению, название ее установить не удалось). Он был благодарен Сухово-Кобылиным, Софье Васильевне за такую редкую для него возможность отдаться любимому делу без тревожных мыслей о заработке, о куске хлеба насущного для семьи. Именно об этом строки в его письме: «Ей (С.В.) единственно обязан я, что как художник имею еще будущность, которая раскрылась передо мною со всеми надеждами на успехи и удачу». И надежды эти вскоре сбылись. Из Выксы весной 1852 года художники отправились на этюды в Крым, где пробыли полтора года. Поездка эта была плодотворной. Егор Мейер привез после нее в Петербург картину «Горное ущелье», за которую осенью 1853 года был удостоен долгожданного звания академика. Ученица его Софья Васильевна тогда же за «Крымские виды» получила от Академии малую золотую медаль.
Вот что рассказало и о чем напомнило старинное письмо, которое лежит на моем письменном столе. В нем новые для нас штрихи к портрету художницы Софьи Сухово-Кобылиной. Из него мы получили первое представление об академике-пейзажисте Егоре Егоровиче Мейере, чья жизнь сама по себе необыкновенно интересна и поучительна. Копия этого письма вошла в сухово-кобылинскую экспозицию нашего историко-художественного музея.

Воспоминания весьма отрадные

6 марта 1884 года Л. Н. Толстой сделал в дневнике такую запись: «Вчера читал Сальяс о Кудрявцеве – прекрасно»1. Накануне вечером Лев Николаевич прочитал в журнале «Полярная звезда» (в № 3 за 1881 год) статью Е. В. Салиас «Профессор П. Н. Кудрявцев, Воспоминания»2 и отозвался о ней одобрительно. Строчка в дневнике великого писателя остановила мое внимание. Имя Елизаветы Васильевны Салиас де Турнемир, урожденной Сухово-Кобылиной, уже было мне знакомо и связано с историей Выксы. Не один месяц собирала я материал об этой писательнице, знакомилась с ее произведениями. Но воспоминаний о профессоре Кудрявцеве читать еще не доводилось.
И вот они у меня в руках. Читаю, и приходят на память слова современника о Е. В. Салиас : «Она была, бесспорно, женщина умная, образованная, талантливая»3. Да, ее воспоминания о П. Н. Кудрявцеве отмечены талантом. И становится понятным, почему так высоко оценил их требовательный Л. Н. Толстой. Евгения Тур (это псевдоним Е. В. Салиас де Турнемир) пишет о своем друге, каким был для нее П. Н. Кудрявцев, глубоко, художественно, сердечно. Писатель и историк, критик и психолог, он был знатоком искусства, увлекательным собеседником, любимым студентами профессором столичного университета. А для Салиас еще и «высокой душой»4, идеалом человека. С интересом читала я воспоминания о П. Н. Кудрявцеве. И вдруг, к большой радости, нашла то, на что втайне надеялась, – страницы, посвященные Выксе!
Елизавета Васильевна пишет, что в 1854 году она уговорила Кудрявцевых приехать к ним в деревню недалеко от Оки. Деревня эта в воспоминаниях не названа. Однако последующий рассказ убеждает, что речь идет именно о Выксе, где в эти годы отец Салиас был опекуном над шепелевским имением и куда, как к себе домой, обычно съезжались летом все Сухово-Кобылины. Выксу Елизавета Васильевна называет так: «наша местность», «наша деревня».
С восхищением пишет она о суровой былинной красоте этих мест: «Деревня эта, в глуши дремучих лесов, недалеко от Оки, на берегу громадных прудов, окруженных бором, не лишена была северной красоты и суровой поэзии...»5 «Теплые летние вечера на берегу озер, окаймленных борами, почти непроходимыми, из которых один назывался стеной, ибо нога человека не входила в глубь его, песчаные берега Оки, блиставшие золотом при закате солнца, темный, запущенный сад, со столетними липовыми аллеями, куда в самые жаркие дни не проникало солнце»6, «огромный полузаброшенный дом» – все казалось таинственным и прекрасным, создавало поэтический колорит.
И все-таки это была Выкса периода упадка, обобранная кредиторами и платившая долги. «Все в ней смутно напоминало прежний блеск и носило следы крайнего разрушения»7.
В первые годы опекунства старый парк содержался еще довольно исправно. Но обстоятельства требовали сокращения расходов на него, и вот была сломана оранжерея, продан «зверинец», уволены садовники. Парк без прежнего ухода зарастал, дичал...
Еще недавно большой, трехэтажный барский дом казался настоящим дворцом. Убранство его отличалось роскошью. В доме всегда было много гостей. Праздники, балы, маскарады следовали друг за другом. Жизнь здесь кипела.
Теперь Большой дом поражал воображение «громадностью размеров и запустением»8. От прежней роскоши и комфорта почти ничего не осталось: многие ценные вещи были проданы или заложены за долги. Парадные покои были пусты. В некоторых комнатах стояла жалкая мебель. В одном месте на стене сохранился ещё «большой портрет Петра Великого во весь рост, почерневший от времени. Его мощная фигура неясно выступала из черного фона и походила на привидение»9. На длинной галерее, с одной стороны огибавшей дом, на которой в прежние времена стояли в кадках апельсиновые и померанцевые деревья, теперь ничего не росло. Там сгнили все доски, и ходить по галерее уже никто не отваживался.
Хозяева и гости располагались в двух пристроенных к дворцу флигелях. Здесь же ютилась «многочисленная прислуга, уцелевшая от богатых и роскошно живших здесь дедов и прадедов». А в старом барском доме, как и в полузапущенном парке, жили «предания и страшные легенды, которые сильно тревожили воображение».
Вот почему все смело ходили по дому днем, забывая свои страхи при солнечном свете, а вечером боялись войти в громадные гулкие залы. Слуги тоже «были проникнуты непоколебимой верой в чудесное» и красноречиво передавали различные сказания о прежних временах – временах Баташевых. Все в этом видавшем виды доме дышало выксунской стариной.
Общество, собравшееся на Выксе, было, по рассказу Е. В. Салиас, большим и разнородным. Это были семьи владельцев имения (Н. Д. Шепелев, Кутайсовы, Голицыны) и Сухово-Кобылины, их родственники и друзья. Несмотря на разорение, жили беспечно и праздно, как говорит Елизавета Васильевна, «приятно». Каждый имел «полную свободу заниматься, кто чем хотел». Много времени проводили в окрестностях села, на лоне природы: то катались на лодках, то отправлялись на прогулку в больших линейках, таратайках или верхом. Вечером ездили любоваться закатами.
«Помню, – пишет Елизавета Васильевна, – как прельщал нас вид с большой плотины. Она, как черная лента, обвивала край большого озера и тянулась между ним и глубоким оврагом. За обрывом стоял редкий лес, за которым заходило солнце. Ярко отпечатывались верхушки деревьев и их темная зелень на ярко-пунцовом, пылавшем от заката небе... Эта местность, оригинальная и живописная, сама просилась в картину. Широкое стальное озеро, черная лента плотины, обрыв, частые кусты, редкий лес, и за ним лучезарное, опускающееся солнце!»10 Красота природы Выксы восхищала гостей. Рассказывая о задушевных вечерних беседах, Е. В. Салиас вспоминает, что все общество тянулось к Сухово-Кобылину-старшему. Вот как характеризует она своего отца, выксунского опекуна: «На вид несколько суровый, но в сущности добродушный, он отличался большим здравым смыслом и нравственными своими качествами внушал к себе общее уважение»11. Отставной полковник артиллерии, георгиевский кавалер, герой Отечественной войны, Василий Александрович с увлечением рассказывал молодежи о всей военной кампании от 1805 до 1814 года, знал многие подробности царствования Александра I. Его рассказы особенно заинтересовали московского гостя П. Н. Кудрявцева, профессора истории.
Сам Петр Николаевич Кудрявцев в это лето стал душой общества на Выксе. Его ум, образование, доброту и «прелестный, привлекательный характер» полюбили и хозяева, и гости. Он как бы объединил всех в «счастливую семью». Его молоденькая жена Варвара Арсеньевна очаровывала своей живостью, непосредственностью, веселостью. Она умела очень тонко и мило копировать людей, у нее были артистические способности (но профессиональной артисткой, какой считают ее некоторые краеведы,
В. А. не была). С ее приездом оживились театральные представления.
К тому времени крепостного театра в Выксе уже не было, игрались домашние любительские спектакли. Их давали в павильоне, находившемся между лесом и запустелым садом. А ставил их хозяин имения Николай Дмитриевич Шепелев. О нем Елизавета Васильевна пишет так: «Человек весьма замечательный по своим артистическим способностям, редкой сердечности, доброты и оригинальности, страстный театрал, обладал выдающимся комическим талантом»12.
Обычно вялый и пассивный, он, отдаваясь любимому занятию – театру, сразу преображался, развивал «судорожную деятельность». Николай Дмитриевич репетировал с утра до вечера, «требовал от игравших серьезного исполнения», что вызывало ропот и ссоры.
Участвовали в представлениях и хозяева, и гости. Многие, по оценке Елизаветы Васильевны, «дошли в искусстве играть до удовлетворительной степени». Особенно хороша была на сцене и имела большой успех В. А. Кудрявцева. Видимо, этим объясняется, что был составлен проект шутливого договора между ней и Н. Д. Шепелевым о ее участии в театральных представлениях в Выксе в будущем.
Лето пролетело быстро. В конце августа Кудрявцев с женой уезжал в Москву. Жаль было ему прощаться с Выксой, этим «привольным и оригинальным местом»13.
Кудрявцевы приезжали к своим друзьям в деревню и летом следующего, 1855 года, но жили недолго, и этот их приезд не оставил ощущения праздника. Во-первых, все были расстроены ходом Крымской войны, неблагоприятным для России.
Во-вторых, и в самом имении Шепелевых развертывались драматические события, которые тяжело ложились на сердце. На них Елизавета Васильевна только намекает: «Но житье изменилось, и прежней беззаботно-веселой жизни уже не могло быть»14.

Я познакомила читателей с теми страницами воспоминаний Е. В. Салиас де Tурнемир о профессоре П. Н. Кудрявцеве, которые говорят о Выксе 50-х годов XIX века. Напрасно стали бы мы искать здесь строки о жизни рабочих, о Выксе трудовой. Их нет в статье Евгении Тур. Но воспоминания, несомненно, очень интересны. В них мы находим прекрасные зарисовки природы Выксы и живой очерк быта ее владельцев периода их разорения. Они дают характеристику одного из Шепелевых – Николая Дмитриевича и опекуна – В. А. Сухово-Кобылина. Воспоминания эти знакомят нас с видным ученым и писателем того времени Петром Николаевичем Кудрявцевым, который в 1854 и 1855 годах побывал в Выксе.
Все это – новый, ещё неизвестный в местном краеведении материал, углубляющий наши знания о литературных и культурных связях Выксы в XIX веке.

1 Л. Н. Толстой. Дневники 1847–1894 гг. Собр. соч. в 20 гл. – М.: 1965. Т. 19. С. 31.
2 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 59.
3 Е. М. Феоктистов. За кулисами политики и литературы 1848–1896. – Л.: «Прибой», 1929. С. 362.
4 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 23.
5 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 20.
6 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 23–24.
7 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 26.
8 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 24.
9 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 20.
10 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 25.
11 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 23.
12 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 21.
13 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 21.
14 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 42.

Полностью материал Валентины Васильевны Балдиной вы можете прочесть в сборнике "Приокская глубинка - 2". При использовании материала ссылка обязательна.