Культура

Валентина Васильевна БАЛДИНА

ПИСЬМА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВОСПОМИНАНИЯ

Письма больше, чем воспоминания...
Это само прошедшее, как оно было.
задержанное и нетленное.
А. И. Герцен.

Часть сохранившихся писем Александра Васильевича Сухово-Кобылина опубликована в «Трудах Государственной публичной библиотеки им. Ленина» (ныне это главная библиотека России). Мне довелось их читать. И как обрадовалась я, когда в четырех из них встретила родное слово «Выкса»! Обратимся же к этим письмам, перечитаем их вместе.
Письмо первое – от 30 октября 1847 года.
Чтобы понять его, надо знать об интересах и обстоятельствах жизни Сухово-Кобылина в 40-е годы.
Он живет в Москве, снимает для себя и старшей сестры Елизаветы с её детьми огромный дом Гудовича в центре столицы. Отец Василий Александрович уже находится на Выксунских заводах, а мать Мария Ивановна с младшими дочерьми Евдокией и Софьей путешествует за границей. Александр молод: ему всего 30. Он умён, европейски образован, хорошо воспитан, красив, остроумен, свободен. Блистает в высшем обществе. Его занимают балы, женщины, скачки. Он как будто такой, как все прожигающие жизнь молодые дворяне его круга. И в то же время совсем не такой: его отличает серьезный интерес к философии, литературе, театру и даже – странное для аристократа – влечение к технике, к хозяйственной деятельности. Вместе с управляющим французом Бессоном он строит стеариновый завод в одном из родовых поместий.
Не случайно, став опекуном на Выксе, Сухово-Кобылин-старший взял себе в помощники сына. Тот уже имел представление о промышленном производстве, считал себя деловым человеком, мечтал о собственном деле, которое, по его мнению, должно было упрочить пошатнувшееся благосостояние семьи.
Знакомство с Выксунскими заводами, думаю, и послужило толчком к решительнму шагу в этом направлении. Осенью 1847 года Александр едет в Томск, чтобы приобрести там рудники. И вот он в среде золотопромышленников, купцов, подрядчиков, в незнакомом, чужом ему мире. Отсюда, из сибирского далека, ещё милее ему родной дом, ещё дороже близкие люди, прежде всего горячо любимая сестра Евдокия. Ей он и пишет из Томска:
«Сегодня 30-е, дорогая Душа, – день твоего рождения. В том уединении и отдалении, в котором я сейчас нахожусь, лучшие мои воспоминания возвращаются большей частью к хорошим мгновениям, проведенным мною дома в лоне семьи... Но, конечно, не тебя упрекну я за дурные (мгновения) – всегда и во всякое время ты была сама нежность и любовь... Я желаю только, чтобы ты осталась всегда такою же, чтобы обстоятельства позволили мне проводить как можно больше времени с тобою, – чтобы они не были так безмерно жестоки и не гнали меня по большим дорогам и во все концы великой России (сейчас я особенно понимаю, что она действительно велика). С другой стороны, надо сознаться, что это входит в мою роль, – и что если ты думаешь обо мне, когда мы вместе, то совершенно справедливо, чтобы я работал для тебя, когда мы далеко друг от друга...»1
Письмо, читатели уже поняли это, не только дышит теплотой и нежностью Александра к сестре, но говорит о его желании работать для семьи, о рано сложившемся чувстве ответственности.
Как это всё непохоже на представления некоторых биографов писателя, которые рисуют молодого Сухово-Кобылина человеком эгоистичным, суровым, даже жестоким!
Заканчивается письмо так: «Целую тебя, дорогая и любимая Душа, от всего сердца и прошу поцеловать пальчики великого артиста» (так в шутку Александр называл младшую – Соню, будущую художницу). К письму есть приписка: «Лизе или маменьке. Если маменька цигары ещё не посылала, – то и не надобно, ибо меня уже здесь застать не могут, – я писал Бонару (другу семьи) выслать мне на Выксу кое-какие книги и цигары, а потому прошу маменьку дать петербургскому старосте приказ деньги за книги и цигары доставить немедленно Бонару»2. Эта приписка представляет особый интерес для нас, выксунцев. Ваше внимание, несомненно, остановили слова: «Выслать мне на Выксу кое-какие книги и цигары». Читаешь их, и становится понятным, что для Александра Васильевича Выкса – привычное, обжитое место, что он собирается в скором времени там пожить (не побывать, а именно пожить), отсюда и просьба о вещах необходимых – о книгах и сигарах.
Письмо второе – от 1 декабря 1847 года. Прошло три месяца в Томске. Зимой, готовясь к отъезду домой, Александр Сухово-Кобылин думает о скорой встрече с теми, кого любит. И вот он пишет письмо «милым сестричкам» Душе и Соне (со старшей сестрой Лизой он не был дружен).
Прежде всего Александр делится с ними впечатлениями от томского общества: «Я сейчас живу среди населения грубого, эгоистичного, жадного и полного интриг. Здесь все живет только для денег. Нажива – единственный двигатель, и все души здесь черны, сухи и отталкивающи. Общество и собрания представляют собою нечто колоссальное по глупости, что можно было бы умереть от смеха, если бы не умирали от скуки»3.
Так уничтожающе отозвался будущий сатирик о темном царстве предпринимателей, охваченных золотой лихорадкой. Мир голой наживы, невежества, отсталых, диких нравов ему, человеку с большими целями, глубоко чужд, прежде всего нравственно. Это, конечно, не значит, что Александр Васильевич отказался от планов упрочить свое материальное положение. Просто он понял, как трудно делать «чистые» деньги, оставил мысль, что можно легко разбогатеть. Хотя поездка в Томск не удалась (рудники не были куплены), Александр по-прежнему считал себя деловым человеком. И вела его по жизни кипучая энергия и «неуёмная жажда деятельности».
Как-то А. В. Сухово-Кобылин признался: «Моя жизнь сложилась около завода и в заводе»4. Действительно, позднее, в зрелые годы, Александр Васильевич с увлечением ставил в своих имениях сахарные и винокуренные заводы, выписывал для них новейшее заграничное оборудование, приглашал иностранных специалистов. У него в Кобылинке Тульской губернии было добротное лесное хозяйство, отличный конный завод. Хозяином он был рачительным и умелым. Кто знает, может быть, и наши, Выксунские заводы, которые когда-то в молодости поразили его воображение, способствовали такому сильному увлечению.
Но вернемся к письму из Томска. Большая часть его адресована Соне. Всецело доверяя вкусу младшей сестры, Александр просит её подготовить в московском родительском доме комнаты для него и гостя: «Милая Соня, будьте добры привести немножко в порядок моё помещение, распаковать мои вещи и расположить их по своему художественному вдохновению – я уверен заранее, что оно может быть только хорошего вкуса». Зная, что к его возвращению из Сибири «Николай с отцом приедут с Выксы», Александр пишет: «Я вас прошу, дорогой друг, предоставить ему (Николаю) одну из моих комнат и поместить нас рядом. Сделайте так, чтобы комната, в которой я спал, была предназначена ему, а я помещался в той, которая мне служила рабочим кабинетом. Только не вздумайте засунуть Николая куда-нибудь ещё: прежде всего он мне не помешает, а потом, он щепетилен и способен вбить себе какую-нибудь глупость в голову»5.
Строки эти, как видим, полны беспокойства об ожидаемом госте, заботой о том, чтобы устроить его удобнее, не обидеть чем-нибудь: тот крайне щепетилен. Кто же этот человек, о котором хлопочет молодой Сухово-Кобылин? Кто этот Николай из Выксы (во французском тексте письма «Николя»)?
Наши догадки подтверждает примечание к письму: «Николай Дмитриевич Шепелев, двоюродный брат матери драматурга, один из владельцев Выксунских заводов»6. И сразу нам становится понятным волнение Александра Васильевича: он заботится о близком человеке, потому ему – лучшую комнату и непременно – рядом со своей. Там, в далеком Томске, он уже думает о встрече с дорогим другом.
Письмо помогает нам понять, каковы были отношения между молодыми людьми. Оно же, согласитесь, дает интересный штрих к характеристике Н. Д. Шепелева.
Что знаем мы об этом человеке? Увы, очень немного. Дошедшие до нас свидетельства о нем и скудны, и противоречивы. Николай Дмитриевич, судя по известным нам отрывочным отзывам современников (А. И. Дельвига, Н. Я. Афанасьева, Е. М. Феоктистова)7, был человеком слабого здоровья, мягким и нерешительным, не умевшим заниматься жизненной прозой, хозяйственными делами. Александр Сухово-Кобылин в письме к Соне упоминает о болезненной чувствительности Николая и явно озабочен душевным спокойствием своего друга. Дружба их началась давно, с младых ногтей, и продолжалась долгие годы. Что объединяло их, таких разных? Не только возраст (двоюродный дядя Александра, Николай был на год его моложе), родство и взаимная симпатия, но и общие интересы: любовь к литературе, искусству, театру. Видимо, Николай Дмитриевич был по-своему интересным, одаренным человеком. Вот что сказала о нем Елизавета Васильевна Салиас (Сухово-Кобылина): «Человек весьма замечательный по своим артистическим способностям, редкой сердечности, доброты и оригинальности, страстный театрал, обладал выдающимся комическим талантом»8. Письма из Томска посланы в 1847 году.
40-е годы – счастливая, безоблачная для молодого Сухово-Кобылина пора. Жизнь тогда открывала перед ним светлые дали, одаривала многими радостями и удовольствиями. Казалось, так будет всегда. Увы, счастье не бывает вечным. Бедой, страданиями, отчаянием, мучительными раздумьями и переосмыслением всего и вся полны были для Александра Васильевича 50-е годы. И, как ни странно, это было также время труда, надежд и славы. Именно тогда написаны им два других известных мне письма, связанных с Выксой. Я условно нумерую их № 3 и 4.
Письмо третье – ноябрь 1851 года. Оно послано в Выксу из Москвы. В примечании к нему в «Трудах Государственной публичной библиотеки им. Ленина» мы читаем: «Письмо датируется по упоминанию о переделке дома на Сенной и по составу членов семьи Сухово-Кобылиных на Выксе»9.
В доме Шепелевых собралось тогда большое общество. Была здесь младшая сестра Александра Соня, которую совсем недавно за увлеченность искусством он шутя называл «великим артистом». Теперь она занималась серьезно живописью и приехала в Выксу вместе со своим наставником Егором Егоровичем Мейером и несколькими товарищами по Академии художеств писать этюды10.
Находилась здесь и любимица всей семьи другая сестра Александра – Евдокия, Душа. Первая красавица Москвы, она три года назад вышла замуж, к отчаянию страстно влюбленного в неё поэта Николая Огарёва. Муж её Михаил Федорович Петрово-Соловово, «человек замечательный своей добротой и необычайной верой в людей»11, тоже отдыхал в Выксе. Им-то, горячо, преданно любимой Душе и любимому зятю, и адресовано письмо.
«Дорогие друзья, я только что получил Ваши письма и благодарю Мишеля за все его заботы. Я сейчас в Москве, но уезжаю завтра из города в Воскресенское (имение под Москвой), откуда возвращусь снова к Николаю»12, – так начинается это письмо. И уже в первых строках – упоминание о Николае Шепелеве и скорой очередной поездке на Выксу. Далее Александр Васильевич просит сестру сообщить отцу (как опекун тот безвыездно жил в Выксе), что «есть экономка, которая отправляется к нему на службу, она везет полотно г-ну Мейеру и кофе для Мишеля»13.
Значительная часть этого письма посвящена младшей сестре. Александр радуется отличным успехам Софьи в живописи: совсем недавно на ежегодной осенней выставке в Академии художеств она была награждена большой серебряной медалью за «Пейзаж». Вот что об этом он пишет: «Не знаю, отправил ли я поздравительное письмо к Соне с поздравлениями очень искренними и вполне заслуженными. Это крупный успех, подлинный и, без всякого сомнения, огромный шаг, сделанный ею в настоящей карьере, – в её жизни это эпоха, которая стоит всякой другой и которая придает её существованию прекрасную значительность; вы видите, я смотрю на это дело не с точки зрения честолюбия или тщеславия, а с точки зрения, рассматривающей по существу и нравственной. Я счастлив этим событием и прошу ей передать эти строки. Зная наслаждения всякого рода, я прихожу к убеждению, что лучшими из них являются те, которые доставляют нам наука и искусство»14.
Здесь я должна прервать свой рассказ, чтобы сделать необходимые, на мой взгляд, пояснения. Александр, недолюбливавший старшую свою сестру – Лизу, к младшим «милым сестричкам» относился с большой теплотой. До конца дней своих неизменно и нежно любил он Душу, в которой удивительно соединялась замечательная красота с редкой душевностью. Отличал он и младшую, щедро одаренную Соню. Заботясь о сестрах как старший и единственный брат. Александр был к ним в то же время строг и требователен. Позднее он так объяснил это Душе: «Я всегда боялся, признаюсь тебе в этом откровенно, чтобы вы, выйдя замуж, не стали слишком светскими или просто светскими женщинами и чтобы не увеличили собою, к моему огорчению, число всех этих болтушек, в которых в сущности нет ничего дурного, но и ничего хорошего»15.
Софья Васильевна оправдала заветные надежды брата, и его радовало чрезвычайно, что она вовсе не светская болтушка, что нашла достойное уважения место в жизни, что талант её признан. Это и придавало, по мнению Александра Васильевича, «её существованию прекрасную значительность». Добрые и проницательные слова, обращенные в этом письме к Софье, особенно трогательны потому, что они написаны Александром в страшную для него пору жизни, когда, казалось, рухнуло всё.
Трагедия произошла год назад. 9 ноября 1850 года за Пресненской заставой столицы, у Ваганькова кладбища, был найден труп молодой, красивой, нарядно одетой женщины со следами тяжелых ранений. Это была француженка Луиза Симон-Деманш, возлюбленная Сухово-Кобылина. По подозрению в убийстве тотчас были арестованы его дворовые, а затем и он сам. Началось бесконечное судебное разбирательство, оно тянулось семь с лишним лет. Дело дошло до самых высоких судебных инстанций. В конце концов Сенат в июне 1856 года принял решение: «Титулярного советника Александра Васильевича Сухово-Кобылина, а равно дворовых людей его от всякой ответственности по вышеозначенному предмету оставить свободными». Спустя год это решение было подписано Государственным советом, а затем и самим Александром II.
А. В. Сухово-Кобылин был оправдан, но с неясной, странной формулировкой, допускавшей разные толкования. Убийство же осталось нераскрытым и, как тёмное, загадочное дело, волновало тогда и до сих пор волнует умы (о чем свидетельствует множество статей и исследований).
Так в 50-е годы Александр Васильевич оказался в центре скандального судебного процесса, о котором с наслаждением злословила московская знать. Как много пережил он за эти бесконечные, мучительные годы! Это и душевное потрясение, вызванное гибелью любимой женщины и чудовищным обвинением в её убийстве, и изнурительные допросы, и тюрьма, в которой он сидел дважды, и тщетные поиски справедливости в высших инстанциях, и произвол чиновников, нагло вымогавших у богатого Сухово-Кобылина взятки. (Незадолго до своей смерти Александр Васильевич признался: «Не будь у меня денег и связей, давно бы я гнил где-нибудь в Сибири»)16.
Это были семь лет отчаянной борьбы с грозившим ему жестоким приговором.
Многое узнал за эти годы Сухово-Кобылин и многое понял. По-новому взглянул он на «богом, правдою и совестью оставленную Россию», на ее бездушный бюрократический аппарат, на судей неправедных, на чиновников-вымогателей, на всех этих «воров, грабителей, негодяев, скотов и бездельников»17. Критически оценил он то высшее общество, к которому принадлежал. Сурово осудил и себя, свое прежнее «благородное безделье». В тяжелых испытаниях Александр словно внезапно прозрел и возмужал. По его словам, через это и началась его «внутренняя жизнь»18. В тюрьме он записывает в дневник как хорошо продуманное: «Жизнь начинаю постигать иначе. Труд, труд и труд. Возобновляющий, освежающий труд. Среди природы, под ее утренним дыханием... Да будет это начало – началом новой эпохи в моей жизни... Мое заключение жестокое – потому что безвинное – ведет меня на другой путь – и потому благодатное»19.
Отныне он дворянин, душой болеющий за несчастное Отечество, борющийся с его пророками. Отныне его девиз – «труд, труд и труд», а подлинное счастье – в занятиях наукой и литературой.
Удивительно ли, что Александр Васильевич в письме в Выксу с таким уважением отозвался о неустанном труде своей сестры-художницы, бесконечно преданной искусству! Удивляет другое: искренние, сердечные слова, обращенные к Соне, написаны тогда, когда самому Александру было трудно и горько жить.
Свет, в котором он блистал всю молодость, отвернулся от него, назвав убийцей. Увидев московское общество в его подлинном виде, Сухово-Кобылин покинул его и «отряс прах с ног своих»20. Беззаветно любившей и все прощавшей Луизы уже не было рядом. (Ее могилку на Введенском кладбище он часто навещал, пешком проходя через всю Москву в Лефортово). Сестры разлетелись из-под родной крыши. И вот с уст Александра в конце письма к Евдокии и Михаилу Петрово-Соловово срывается пронзительное признание: «Прощайте, друзья. Мне очень грустно и ужасно одиноко, – я испытываю судьбу ребенка, избалованного любовью, и учусь жить в одиночестве. Я не думал, что будет так трудно, и, как все такие дети, не знал цены того, что мне давали»21.
В эту пору душевной неустроенности и гнетущего одиночества надежной опорой для Александра были его родные. Гордые аристократы, Сухово-Кобылины тяжело переживали обрушившееся на них горе и позор. И, конечно, делали все, чтобы спасти Александра Васильевича из судейского капкана. Хлопотала мать Мария Ивановна, горячо любившая сына, хлопотал зять Михаил Петрово-Соловово, решительно пришла на помощь брату Софья Васильевна, которая пользовалась расположением «августейшего президента Академии художеств» великой княгини Марии Николаевны. Видимо, это высокое вмешательство ускорило наконец рассмотрение судебного дела и определило его благоприятный исход. А как важна была для Александра тогда нравственная поддержка близких! Об этом говорят слова благодарности из его писем к родным 1850–1851 годов:
«Несчастие тем хорошо, что позволяет оценивать любовь, которую вам дарят...» «Уверенность в вашей любви мне помогает. Она значительно ослабляет это тяжкое чувство одиночества и пустоты, которым полна моя душа». «Участие, которое вы приняли в моих страданиях, было настолько подлинным и искренним, что я сохраню об этом вечную и неизгладимую память»22.
Среди тех, кто тогда нравственно поддерживал Александра Васильевича, был, несомненно, Н. Д. Шепелев. Добрый и чуткий человек, он разделял переживания своего родственника и друга, всем сердцем сострадал ему.
Гостеприимный выксунский дом Шепелевых всегда был открыт для Александра Сухово-Кобылина. Здесь отогревался он душой среди понимавших его и любивших людей, рядом с дорогим другом Николаем. Поэтому его тянуло в Выксу. Побыв несколько месяцев в Москве, навестив подмосковное Воскресенское, Александр снова собирался к Шепелевым: «Возвращусь снова к Николаю...». В эти годы он часто приезжал в Выксу, о чем говорят все исследователи Сухово-Кобылина.
Пятидесятые годы – самые трагические страницы жизни Александра Васильевича. Итог же черных семи лет (1850–1857) неожиданный, поразительный. Это, во-первых, новый взгляд на мир, на себя, о чем в своем дневнике Александр Сухово-Кобылин сказал так: «Если и перенесены мною страшные муки, то муки эти и довели меня до ясного понимания жизни и ее цели»23. Это, во-вторых, «вступление на литературное поприще», «возобновляющий, освежительный труд» писателя. Именно в 50-е годы, находясь под следствием, Александр Васильевич создает первую свою пьесу –«Свадьба Кречинского». В ней зрители нашли новую, талантливую картину из жизни современного общества. Комедия эта имела полный успех и принесла Александру Сухово-Кобылину славу замечательного драматурга. Некоторые сцены «Свадьбы Кречинского», о чем уже знают наши читатели, написаны были в 1852–1854 годах в Выксе, в доме Шепелевых24.
Письмо четвертое – к Е. В. и М. Ф. Петрово-Соловово. «1858 год. Февраля 18. Выкса.
Милые и любезные друзья. Целую Вас и не могу довольно сказать Вам, сколько внутренне радуюсь, слыша, что Бог дает Вам успеха в делах и в детях. Наш доктор рассказывал, что мальчики Ваши славные и умные и гимнастики (?) делают хорошо. Устраивайте дела – а когда дети подрастут, воспитывайте людей, и вся прочая приложится им. Лучше оставить им меньше состояния, но больше способности пользоваться им и сохранить его или даже увеличить. Сложение характера, направление человека и его нормальные стороны и в этом случае важнее еще умственной стороны. Англичане, величайший народ в мире, более берут характером, практическим складом своей личности и своею моральной крепостью, чем умом. Везите детей за границу и воспитывайте в демократическом государстве, и из них выйдут просвещенные и дельные аристократы.
Целую вас всех и детей. Непременно приеду к Вам прежде, чем ехать за границу, ибо думаю, что буду Вам полезен выбором хорошего механика для мельницы.
Целую Вас. Александр»25.
Из прочитанных мною писем Александра Васильевича Сухово-Кобылина это единственное, посланное из Выксы.
Адресовано оно любимой сестре Дунечке и ее мужу, людям особенно близким и дорогим. Письмо короткое, но теплое, сердечное. Александр Васильевич радуется успехам Евдокии Васильевны и Михаила «в делах и в детях». Обещает найти хорошего механика для купленной ими по его совету паровой мельницы.
Особенная его забота – о детях Петрово-Соловово, племянниках Василии, Федоре и Николае. Александру Васильевичу приятно, что мальчики растут здоровыми (видимо, так надо понимать слова «гимнастики делают хорошо»), «славными и умными». Заботясь об их будущем, он на правах старшего и много повидавшего человека дает советы Душе и Мишелю, как воспитывать детей, можно сказать, развертывает целую педагогическую программу. Александр Васильевич хотел бы видеть племянников, в духе своей среды, настоящими аристократами, прекрасно воспитанными и просвещенными. Но главное, считает он, чтобы мальчики выросли хорошими людьми, «морально крепкими» и даже «дельными». Практической стороне личности, деловым качествам её он придает особое значение: «Лучше оставить им меньше состояния, но больше способности пользоваться им и сохранить его или даже увеличить». Важно воспитать детей в демократическом государстве, каким ему представляется Англия.
Согласитесь, что для того времени – середины XIX века – и для его среды – высшего дворянства – такой взгляд на воспитание был новым и непривычно смелым. Человек проницательного ума, отлично образованный, гениально одаренный, Александр Сухово-Кобылин не только в этом опередил свой век.
В его педагогических взглядах и для нас много ценного, созвучного нашим представлениям. Таковы, например, рассуждения о важности нравственного воспитания («Воспитывайте людей, и вся прочая приложится им»). Такова мысль о необходимости готовить детей к жизни так, чтобы они выросли знающими, умелыми, деловыми.
«Непременно приеду к Вам прежде, чем ехать за границу», – обещает Александр Васильевич сестре и зятю. Это место в письме, думаю, нуждается в объяснении. Ещё находясь под следствием по подозрению в убийстве Луизы Симон-Деманш, А. В. Сухово-Кобылин просился на несколько месяцев за границу, но не был отпущен. Но вот в декабре 1857 года оправдательный приговор был утвержден Александром II, уголовное дело закончено. Теперь всё страшное осталось позади. Александр Васильевич почувствовал себя свободным человеком, как бы распрямился, обрел прежнюю уверенность и душевное спокойствие. Получив 7 апреля 1853 года свой паспорт в канцелярии московского губернатора, он записал в дневнике:
«Вот она, свобода! Приветствую тебя, чудное создание, любовница моя, неверная, но вечно милая любовница... Теперь... я не променяю тебя ни на какие блестки, ни на какую внешность. Теперь я обручаюсь с тобою, свобода моя, свободушка, и клянусь по гроб быть тебе вечным слугою, рабом, другом – веем-веем, чем только дышит моё сердце»26.
За границу, во Францию, Александр Васильевич выехал 15 апреля. А в феврале, готовясь к этой поездке, посетил Выксу. Отсюда 13-го числа он посылает письмо Петрово-Соловово. В письме этом о Выксе нет, увы, ни слова. Но в примечании к нему мы читаем: «Письмо датируется по письму Василия Александровича Сухово-Кобылина, на последней странице которого оно написано»27.
Из этого ясно, что отец и сын Сухово-Кобылины вместе находились тогда в Выксе. А между тем свои обязанности по опеке над шепелевскими заводами и имением Василий Александрович сдал ещё осенью 1857 года. Вот запись в дневнике Александра: «1857 год. Сдача опекунства на Выксе»28.
Что же делали в Выксе в феврале 1858 года отец и сын Сухово-Кобылины? Скорее всего, Александр Васильевич сопровождал своего 74-летнего отца в его поездке и помогал ему завершить дела на шепелевских заводах.
Более 10 лет (с июня 1846 по октябрь 1857 года) В. А. Сухово-Кобылин по просьбе выксунских родственников своей жены был опекуном над заводами и имением Шепелевых. Что же заставило его оставить эту должность? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним историю его опекунства. Близкие, глубоко уважая Василия Александровича за деловые качества, строгость и порядочность, считали, что он сумеет вызволить заводы из их «бедственного положения». Казалось, так и будет. В первые годы опекунства на Выксе Сухово-Кобылин-старший значительно поправил расстроенные дела «целесообразными распоряжениями, оживлением заводской деятельности, через техническое улучшение заводов, и значительным сокращением расходов»29.
Анна Дмитриевна Голицына (Шепелева), одна из владелиц Выксы, называет его работу «благотворной». Ссылаясь на официальные отчеты опекунского управления, она утверждает, что опекунам удалось уплатить «около двух миллионов рублей серебром долга»30. Это была только незначительная часть того, что задолжали Выксунские заводы государству и частным лицам. И всё-таки появилась надежда, что «при соблюдении строгой экономии и порядка»31 всё завершится благополучно. Но тут случилось непредвиденное. «Лукавый попутал старика Кобылина. Он влюбился, как только могут влюбляться едва оперившиеся юноши или выжившие из ума старцы, влюбился до глупости, до забвения всяких приличий»32. Так начинает рассказ о последних годах опекунства Василия Александровича на Выксе Е. М. Феоктистов.
Бывший домашний воспитатель детей Е. В. Салиас, Евгений Михайлович прекрасно знал семьи Сухово-Кобылиных и Шепелевых, не раз живал в Выксе и хорошо осведомлен был о разыгравшихся там драматических событиях. Потому мой краткий рассказ основан на его воспоминаниях.
Итак, В. А. Сухово-Кобылин, которому уже было за 70, влюбился. Предмет его нежных чувств – молодая женщина, мещанка Заварыкина. Ей чрезвычайно льстили пылкие ухаживания такого важного человека. Слухи о выксунском романе Василия Александровича дошли до его жены, которая «прониклась неистовой ревностью» к своему престарелому супругу и устраивала на Выксе «безобразные сцены». Это «рассеяло выксунское общество в разные стороны» (судя по воспоминаниям Е. В. Салиас, уже к 1855 году). А влюбленный Василий Александрович, делая одну глупость за другой всенародно, «становился посмешищем для выксунского люда». Елизавета Васильевна Салиас, которая тогда путешествовала по Италии, в своих письмах умоляла сестру Евдокию увезти скорее отца из Выксы, потому что он там «себя позорит».
«Но это ещё мелочи, – продолжает Е. М. Феоктистов – худо было то, что достойный супруг фаворитки (Заварыкин) сделался настоящим кровопийцей Выксы: мало-помалу он всё забрал в свои руки; с ним заключаемы были невероятные по невыгодности для заводов контракты; одуревший опекун ничего не предпринимал без его согласия, а тот бесстыдно набивал себе карманы».
Ревизия, проведенная на заводах правительством, обнаружила растрату, и В. А. Сухово-Кобылин должен был сложить с себя полномочия опекуна. «Сам он не попользовался ни одной копейкой, – никому не приходило в голову упрекнуть его в этом, – тем не менее он оставил по себе печальную память»33, – так заканчивает свой рассказ Е. М. Феоктистов. Печальная тень от случившегося легла и на самого Сухово-Кобылина-старшего и его близких. Пострадала не только репутация Василия Александровича (не справился с таким огромным хозяйством), но и бюджет семьи. После сдачи опекунства на Выксе осталось 40 тысяч серебром убытку. Долг нужно было уплатить без промедления. И вот в августе 1857 года отцу пришлось продать любимое всеми подмосковное Воскресенское да ещё взять взаймы деньги у дочери Евдокии Петрово-Соловово.
Воспоминания Е. М. Феоктистова и дневники А. В. Сухово-Кобылина проливают свет на ситуацию в Выксе в конце 50-х годов.
В январе 1858 года, как известно, создан был здесь новый опекунский совет. Должно быть, присутствие у Шепелевых Василия Александровича в связи с этим было необходимо, как и приезд Александра Сухово-Кобылина, помощника отца в опекунских делах.
Бывали ли Сухово-Кобылины в Выксе после 1858 года, неизвестно.
Скорее всего, нет.
Василий Александрович жил главным образом в родовом имении Кобылинке Тульской губернии, часто гостил на Саволе, в семье дочери Евдокии Васильевны. Умер он в 1873 году в преклонном возрасте, пережив на десять лет жену.
Александр Васильевич, свято соблюдавший свой обет «жить трудом, при труде и в труде», во второй период жизни сумел осуществить многие замыслы. Из-за границы он вернулся в Кобылинку. Всю свою неуемную энергию отдавал, с одной стороны, устройству имения, и хозяин был превосходный, а с другой – умственным занятиям: переводам трудов Гегеля, начатым ещё в молодости, написанию пьес «Дело» и «Смерть Тарелкина», попыткам провести их в театр. Кобылинка и Франция – вот где жил он в эти годы. Иногда - Москва. В Москву позднее переехал и Н. Д. Шепелев. К тому времени дела на Выксе были совсем плохи, это «некогда славное имение» окончательно разорилось. Николай Дмитриевич, по словам Е. М. Феоктистова, «влачил до своей смерти... печальное существование, нуждаясь иногда даже в самом необходимом»34.
И в эти, и в последующие годы близкие отношения Сухово-Кобылиных и Шепелевых сохранились. Об этом свидетельствуют слова Анны Дмитриевны Голицыной: «С семействам последнего (В. А. Сухово-Кобылина) наша семья была и до сих пор остается в близких и родственных отношениях»35. Это написано в 1890 году.
Четыре письма А. В. Сухово-Кобылина, в которых встречается слово «Выкса»... Я обратилась к ним прежде всего затем, чтобы раскрыть связи Александра Васильевича, всей семьи Сухово-Кобылиных с Выксой, с Шепелевыми. Надеюсь, письма эти помогли мне также познакомить читателей и «со странной судьбой» гениального русского драматурга, и с его незаурядной, сложной личностью. Ведь «письма больше, чем воспоминания».

1 Письма Сухово-Кобылина к родным/ Труды Государственной публичной бибилотеки им. Ленина. Вып. III. – M.: «Академия», 1934. С. 222–223.
2 Письма Сухово-Кобылина к родным/ Труды Государственной публичной бибилотеки им. Ленина. Вып. III. – M.: «Академия», 1934.. С. 222.
3 Письма Сухово-Кобылина к родным/ Труды Государственной публичной бибилотеки им. Ленина. Вып. III. – M.: «Академия», 1934. С. 227.
4 Цит. по: И. Клейнер. Судьба Сухово-Кобылина. – М.: «Наука», 1969. С. 36.
5 Письма Сухово-Кобылина к родным/ Труды ГБЛ. Вып. III. – M.: «Академия», 1934. С. 227–228.
6 Письма Сухово-Кобылина к родным/ Труды ГБЛ. Вып. III. – M.: «Академия», 1934. С. 267.
7 А. И. Дельвич. Полвека русской жизни. 1820–1870. Т. 1. – М.–Л.: «Академия», 1930. С. 443.
8 Е. Тур. Профессор П. Н. Кудрявцев. Воспоминания/ Журнал «Полярная звезда». 1881. № 3. С. 21.
9 Труды ГБЛ. Вып. III. С. 269.
10 Этюды к будущей картине С. В. Сухово-Кобылиной «Вид из окрест¬ностей р. Выксы близ Мурома во Владимирской губернии».
11 Труды ГБЛ. Вып. III. С 188.
12 Труды ГБЛ. Вып. III.. С. 242.
13 Труды ГБЛ. Вып. III. С. 243.
14 Труды ГБЛ. Вып. III. С. 243.
15 Труды ГБЛ. Вып. III. С 230.
16 Цит. по: Ст. Рассадин. Гений и злодейство, или Дело Сухово-Кобылина. – М.: «Книга», 1989. С. 142.
17 Цит. по: Н. Б. Волкова. Странная судьба (из дневников А. В. Сухово-Кобылина)/ В кн. «Встречи с прошлым». – М.: «Советская Россия», 1978. С. 35.
18 Цит. по: К. Рудницкий. А. В. Сухово-Кобылин. Очерк жизни и творчества. – М.: «Искусство», 1957. С. 36.
19 Цит. по: Н. Б. Волкова. Странная судьба (из дневников А. В. Сухово-Кобылина)/ В кн. «Встречи с прошлым». – М.: «Советская Россия», 1978. С. 30.
20 Цит. по: К. Рудницкий. А. В. Сухово-Кобылин. Очерк жизни и творчества. – М.: «Искусство», 1957. С. 37.
21 Труды ГБЛ. Вып. III. С. 243.
22 Труды ГБЛ. Вып. III. С. 234, 238.
23 Цит. по: Н. Б. Волкова. Странная судьба (из дневников А. В. Сухово-Кобылина)/ В кн. «Встречи с прошлым». – М.: «Советская Россия», 1978. С. 48.
24 См. мою статью «На Выксе писал пиесу». «Выксунский рабочий». 16 июля 1988 года.
25 Труды ГБЛ. Вып. III. С. 241.
26 Цит. по: М. Бессараб. Сухово-Кобылин. – М.: «Современник», 1981. С. 180.
27 Труды ГБЛ. Вып. III. С. 269.
28 Цит. по: М. Бессараб. Сухово-Кобылин. – М.: «Современник». С. 176.
29 Письмо А. Д. Голицыной в редакцию журнала «Исторический вестник». 1890. № 10. С. 235.
30 Там же. С. 235–236.
31 Е. М. Феоктистов. Глава из воспоминаний о писателях и артистах. – Л.: «Атеней», 1926. С. 109.
32 Е. М. Феоктистов. Глава из воспоминаний о писателях и артистах. – Л.: «Атеней», 1926. С. 108.
33 Е. М. Феоктистов. Глава из воспоминаний о писателях и артистах. – Л.: «Атеней», 1926. С. 109, 110.
34 Е. М. Феоктистов. Глава из воспоминаний о писателях и артистах. – Л.: «Атеней», 1926. С. 109.
35 Письмо А. Д. Голицыной в редакцию журнала «Исторический вестник». 1890. № 10. С. 235.

Полностью материал Валентины Васильевны Балдиной вы можете прочесть в сборнике "Приокская глубинка - 2". При использовании материала ссылка обязательна.