Воскресение
Писать глазами. Руки, растущие из глаз, кривые
ногти, ковыряющие белое, чтобы оставить
после цикла пищеварения земного хоть
какое-то упоминание о себе.
Желания земные. Вор с желанием наживы срезающий
киловольтный провод, ребёнок с желанием
познания сующий спицу в розетку, старуха
с желанием видеть в темноте включающая
неисправный выключатель – все они
падают с отключившимся сердцем вниз,
чтобы когда-нибудь воскреснуть…
Я помню мягкое лёгкое с пролежнями ощущение
вечной кровати – когда это было? Когда
бумага была дешёвой, когда напоминающая
о Творце земная природа была цела. Я
помню книги свои – гладкие и мягкие,
значительно занимающие пространство
шкафа. Где всё? Что в них? Труха и пепел,
труха и пепел…
Ветер легкодуйный унёс по земле труху и пепел
поколений, их бесконечно повторяющиеся
пороки и ошибки. Крути, верти планета
месиво человеческое, мешай, словно в
ступе, чтобы отделить новое от старого
и замесить новый век…
Трясёт. Зубы свело неподвластной силой, и боль
волнами бьёт по телу, странному голому
красивому моему телу, лежащему на
странной новой тёплой красивой земле
возле похожей на пластмассу из прошлого
сосны.
Пульсация воспоминаний – корявых рук, маленьких
недвижимых ног моих, будто в зеркале
времени лежу уродливый мальчик, скрюченный
тисками полиомиелита. За что же? А! Из
этих миллиардов ровесников только я
такой, только мне муки, только…
- Мы все теперь здесь! – Дева выглядывает
из-за сосны, чуть обнимая её длинными
волосами, и улыбается. Она красива. И я
вспоминаю сны свои – про неё, да, да, про
неё - прекрасную женщину, которая
приходила ночью и обнимала, и ласкала,
и кровь вскипала в членах моих и
недосягаемое в яви счастье охватывало
и улетало с пробуждением в вечное
инвалидное кресло, в свою уродливую
плоть, всё реже с годами верящую в этот
символ веры.
- Чаешь воскресения мёртвых и жизни будущего
века? - её голос во сне охватывал такие
же сосны, поднимаясь выше и выше, и таял
в ветках.
- Где? Где они будут жить? – спрашивал мозг
мой, снова и снова пытавшийся пробить
наяву разорванный болезнью позвоночник.
- Негде,
– отвечали скрюченные колени. - Нет
места, - отвечали вывороченные локти…
- Есть!
– восклицала она и подходила ближе. -
Земля будет другая. Ты узнаешь.
Вот
рот мой был открыт, издающий звуки:
- Кто?
- Мы все живущие сейчас, – почти пела она высоко.
И вопросы, вопросы червями распирали мозг:
- Где же? Где все жить будут? – да, да! это мой голос из моего сна…
Сейчас
она появляется из-за дерева вся нагая
и трепет, прежде охватывающий меня при
виде женщины, другой трепет, духовный
порыв поднимает с земли. Да! Я встаю, как
когда-то во сне ощущая сильными ногами
твердь земную, ощущая пульсацию вен в
конечностях, сбирая огромной грудью,
напрягшимся животом чистый хвойный
воздух и иду по мягкой массирующей
иглице за ней – женщиной моих снов…
- Твои
строки, вот они - листья на ветру. Зачем,
зачем всё это было нужно когда-то? - она
бросает бумажные листы, и они исчезают
вместе с листьями осени.
И я
удивленный и радостный спрашиваю
ведущую:
- Осень?
- Осень
прошлой жизни людской. Всё в прошлом,
всё в прошлом, в прошлом…
И
листья, и ветер, и снег, и – солнце вокруг
водят хороводы. Мягкие, нежные, как
женские руки гладят тело моё эти стихии.
- Ты
думаешь это осень? Или зима? Или… -
говорит она впереди.
- Не
знаю, - не знаю я.
- Нет
уже времён года. Ничто на нашей планете
не меняется уже.
- Земля
остановилась? – не верю я.
Она
смеётся разноцветной трелью, и ветер
шепчет слова:
- Другая
вселенная, другая Земля, другой мир…
- Какой?
– я спрашиваю ветер.
Он
трогает мои волосы тихим шелестом и
проносится вихрем, оставляя мне на
ладони тающие снежинки.
Дева
останавливается и обнимает меня теплом
своим, мягкостью, сравнимой с пухом
безвесомым и огоньки щекотливые
проскакивают меж нами, взлетают,
рассыпаются на многие другие и исчезают,
оставляя место следующим.
- Кто
ты? – спрашиваю я Деву свою.
- Я –
эхо твоё, – поёт она и целует, целует
трепетно в губы, заставляя молчать, и
говорит, говорит, говорит. – Плоть от
плоти. Ты помнишь время – сотни раз с
тех пор Земля кружилась вокруг светила.
Ты помнишь город – ожерелье прудов и
парковые ковры. И ты, весело бегущий в
детский сад, где зло поджидало тебя.
-
Болезнь? – кричу я, вспоминая.
- Она
залезла тебе в спинной мозг и связала
тело.
- Я –
калека, инвалид! – реву я сквозь ветер,
ощущая прошлое.
- И
мать, - продолжает она, - отказавшаяся
лечить из страха смерти твоей.
-
Пункция, - пролетает перед глазами слово.
- И ты,
пишущий глазами…
- Я –
поэт!
- Да! –
отвечает она. – Вспомни, что ты писал
мне! – и говорит, говорит. –
Разбилось
зеркало, осколки
Поймали
небо на полу.
Наветы,
слухи, склоки, толки
Смешали
вместе свет и мглу.
И
ты, прекрасная, смотрела
На
монохром пустой стены.
Без
отражения нет тела,
Без
света солнца нет луны.
- Я помню, –
вспоминаю я строки, и продолжаю сам. –
Ты
помнишь, разве было это
Чередованье
дней, ночей,
Зашитых
в отраженье света
Эмоций,
жестов, лиц, страстей.
Цветных
одежд и глаз движенья
В
объятиях желанных тел.
Любови
вечной воздаренья
Букетов
мыслей, слов и дел.
Крещенья,
свадьбы, похороны,
Цветы,
расчёстки, простыня.
И
смех, и плач, и крики, стоны,
Здесь
только не было меня…
- И
меня, твоей жены и помощницы, прожившей
с тобой годы земные, - прерывает Дева.
- Тебя
звали... – вспоминаю я имя её.
- Не
надо, - обрывает она. – Имени нет.
- Жена,
- вспоминаю я образ женщины рядом и не
нахожу сходства. – Ты изменилась! –
восхищаюсь я. – Ты стала красивее, ты
стала моложе, ты стала…
- Все
становятся другими, - останавливает она
мою лесть и показывает на поле, усеянное
костями человеческими. – Все оживут,
как мы…
И ветер
принёс голос могучий, приказывающий:
- Я
введу дух на вас, и вы оживёте. Обложу
вас жилами, и выращу на вас плоть, и
покрою вас кожею, и введу в вас дух, и
оживёте, и узнаете, что я – Господь!
И вот
кости начали сближаться друг с другом.
И вот
жилы, мышцы появились на них, и вот кожею
покрылись.
-
Сбываются пророчества, - поведала Дева
и добавила. – Но духа ещё нет.
И тогда
голос навеянный, изрёк:
- От
четырёх ветров приди, дух, и дохни на
них, и они оживут!
И словно
свет вошёл в тела, и встали люди,
наполненные духом на ноги свои.
И Дева
в радости глаголет мне:
Теперь
мы будем жить вечно, не ведая болезней,
не зная голода, ибо мы возвратились в
Эдем. Возьми лист у клёна, возьми перо
у птицы и пиши, пиши, прославляя Создателя!
И я,
счастливый, окутанный любовью обнимаю
свою половину и вспоминаю в радости
рифмы прошлых дней:
-
Я в прошлое задвину шторы,
Закрыв
брезгливой наготы.
Разбилось
зеркало, в котором
Красиво
отражалась ты.
Так
сердце вынь из старой рамы,
Открой
мне запертую дверь,
Смотри
же - облик милой дамы
Блестит
в глазах моих теперь.
Павел Н. Лаптев
|
