На доме №18 в микрорайоне Центральном есть памятная доска, повествующая, что здесь жил Герой Советского Союза Иван Ильич Петраков.
В разделе
«Гордость выксунского края» вашему вниманию предложена подборка материалов о подвиге нашего земляка. Это очерк военного корреспондента
Евгения Воробьёва «Пятеро в лодке», заметка историк Юрия Комягина о судьбе самого очерка и отрывок из рассказа Давида Ортенберга «Сорок третий» о Евгении Воробьеве, благодаря которому мы знаем, как отважные герои переправлялись через Неман под огнем противника в июле 1944 года.
Евгений Воробьёв. Пятеро в лодке (о Герое Советского Союза Иване Петракове)ПЯТЕРО В ЛОДКЕ
Ладони полные воды твоей набрав,
Мы припадали к ней горящими устами.
Адам Мицкевич, «Неман»
Неман светился в просветах зелени по черневшим серебром, утратившим блеск. Предутренний туман скрывал линию западного берега. Неман казался безбрежно широким, и от этого одного щемило сердце. Хорошо хоть, что в сером небе видны верхушки сосен на том берегу!
Все пятеро торопливо сняли с себя каски, разулись, разделись и аккуратно сложили одежду на берегу. Потом закинули за спины автоматы. Голый Петраков подпоясался, прихватил поясом ремень автомата, подвесил к поясу гранаты, запасные диски, и, глядя на него, так же подпоясались еще четверо.
Резиновая надувная лодка с округлыми бортами и плоским дном ждала в лозняке на берегу.
— Пора! — приказал командир роты Сапожников, и Петраков первым взялся за причальное кольцо.
Сбежали к реке, держа легкую лодку на руках. Мокрый холодный гравий колол голые ступни.
Лодка закачалась на воде. За весла сел широкоплечий, большерукий Степан Васечко, ему было приказано грести тихо — ни плеска, ни шлепанья. Рядом с Васечко, готовые в случае чего сменить гребца, уселись взволнованный Кожин и беззаботный, даже веселый Кочеров. Сапер Моисеев, пожилой, молчаливый человек, устроился, свесив ноги, на носу лодки.
Петраков еще раз из-под ладони поглядел вперед и опять ничего не увидел за туманом. Черные тени елей, стоявших на обрыве за его спиной, отражались в реке, как в пыльном зеркале. Дальше, за верхушками елей, на матовой поверхности воды обозначались рябыми пятнами водовороты.
— Поехали, товарищи, — сказал Петраков спокойно, обыденным тоном, будто собрался с приятелями на рыбалку.
Он с силой спихнул корму лодки с песка и залез в нее уже на ходу.
Васечко выгребал против бурного течения, чтобы лодку не слишком сносило. Скоро стали отчетливо видны сосны и крутой берег, к которому они плыли.
Прошло еще несколько минут, немцы заметили лодку и открыли огонь из пулемета. Одна пуля расщепила весло в руке у Васечко, вторая пробила резиновый борт. Лодка угрожающе зашипела. У предусмотрительного Моисеева был привязан к поясу индивидуальный пакет. Он принялся затыкать им пробоину, и едва закончил работу, как пуля попала ему в ногу. Кровавая струйка стекала по ноге, но перевязать ее было нечем. Моисеев, кривясь от боли, придерживал бинт, торчащий пробкой из пробоины.
Пули секли воду рядом с утлым суденышком, вздымали фонтанчики, скакали рикошетом по поверхности реки.
К корме лодки был привязан конец троса, свитый в четыре нитки из пунцового трофейного кабеля. Конец этого троса надо было во что бы то ни стало доставить на тот берег. Только держась за этот трос, натянутый над быстрой водой, смогут форсировать реку пехотинцы в намокшей одежде и в сапогах, навьюченные оружием и боеприпасами. От этого троса зависит успех всей переправы. И если в лодке уцелеет хотя бы один из пятерых, он свяжет оба берега этим тросом.
Васечко греб одним веслом, а обломок второго отдал Кочерову. Оба старались изо всех сил, но лодка попала на быстрину и к берегу подвигалась медленно. Тяжелый трос, опущенный в воду, то и дело цеплялся за подводные валуны. Яростная сила течения увлекала лодку за собой.
«Интересно, во сколько же раз Неман шире нашей деревенской речушки Мокши?» — вдруг подумал Петраков.
К счастью, утро было пасмурное, или, как говорил Петраков, «смарное». Немец-пулеметчик то и дело терял цель. Лодку сильно сносило течением. В этом была опасность, потому что троса могло не хватить, но это же могло и спасти. Ниже по течению берег был круче, и лодка попадала под его защиту.
Еще десяток, другой весельных взмахов — и лодка, не дойдя метров сорока до берега, оказалась в мертвом пространстве. Пули шли поверх голов.
— Пулемет считать недействительным! — весело объявил Кочеров и от восторга выругался. Между тем пробоина давала себя знать все сильнее, бинт не держал воздуха. Борта резиновой лодки стали дряблыми, она все больше погружалась в воду. Петраков боялся утопить трос и приказал добираться до берега вплавь, тащить лодку с Моисеевым за собой.
Первым из воды вылез Кочеров. Не поднимаясь на заросшую сосняком кручу, Петраков с тросом в руках пошел по воде, вверх по течению. Он облюбовал могучую сосну, стоящую на песчаном обрыве, вскарабкался наверх и захлестнул трос вокруг ствола. Все четверо натянули трос потуже — кто уперся голыми пятка ми в корневище, а кто плечом в шершавый ствол сосны — и закрепили трос накрепко.
Что же касается Моисеева, то он остался лежать за корягой у самой воды.
Петраков понимал, что немцы вскоре обнаружат их. Трос выдавал местопребывание десантников, но он же сообщал своим на тот берег их точные координаты.
Вначале Петраков хотел занять у подножия сосны круговую оборону, но затем рассудил — лучше отойти от нее подальше, чтобы самим не стать мишенью, и чтобы простреливать с двух сторон подступы к сосне. А если немцы попробуют подобраться к сосне со стороны реки, прячась за крутым обрывом, их встретит внизу Моисеев. Кроме того, следовало ввести немцев в заблуждение относительно численности десанта — стрелять из лесу, все время менять свои позиции.
Наши пушки и пулеметы надежно прикрыли десант и дали «окаймление огнем» и, что было не менее важно, подавили огневые точки фашистов на «высоте 5* 131 с крестом», откуда противник простреливал подходы к Неману. Лес вокруг гудел от разрывов. Кожин и Петраков забрались в пустые немецкие окопы, а Кочеров и Васечко залегли в куче валежника с другой стороны сосны. Петраков сидел в окопе спиной к реке. Он всматривался в близкий, полный опасности лес, но при этом то и дело в тревоге оглядывался, будто краснотелая сосна, на которой алел драгоценный трос, могла уйти с места или ее могло вырвать с корнем, или трос, впившийся в рубчатую кору, мог развязаться сам собой. Отряд немцев пытался пробиться к сосне, и здесь, у ее подножия, закипела горячая схватка. Десантники пустили в дело свои гранаты и восемь гранат, которые они нашли в покинутом немцами окопе. Воевали все нагишом, и противное ощущение беззащитности, когда по тебе, по голому, стреляют, не покидало Петракова и его товарищей. Вскоре отряд немцев отступил в лес, а вокруг со сны остались лежать шестеро убитых врагов и раненый Кожин. Попытку немцев подойти к сосне со стороны реки отбил раненый Моисеев, лежавший в засаде за корягой.
«Чудно! — подумал Петраков, ежась от холода и оглядывая поле боя. - Живые — нагишом, а мертвые — в одежде». К этому времени от восточного берега под сильным огневым прикрытием уже отчалил первый плотик. Кожин видел, как бойцы на плотике торопливо перебирали руками трос, но от нетерпения ему казалось, что плотик без толку торчит посередине реки и — ни с места. Противник тоже обнаружил плотик, бочки, бревна, облепленные пловцами и зажег в небе три белые ракеты. Но какие-то очень важные минуты были немцами уже потеряны...
Плотик подошел к берегу, и Петраков узнал в одном из четверых бойцов, соскочивших на мокрый песок, Куринского, своего друга, тезку и одногодка, постоянного соседа по окопу и на марше. Куринский, Кочеров, Васечко и Кожин — ученики Петракова. Он обучал их военному делу в запасном полку, ехал с ними на фронт, водил их в первый бой. И командиру, и его бойцам по двадцать лет, все они комсомольцы, но Петракова уже называют в роте Иваном Ильичом. Этот невысокий паренек, не по возрасту солидный в словах и движениях,— бывалый солдат.
— Утонул ваш гардероб. Везли и не довезли. Смыло водой,— успел сообщить Куринский. Петраков только махнул рукой и приказал Куринскому и другим солдатам открыть огонь из ручных пулеметов вдоль берега, по кромке леса, чтобы отогнать немцев подальше в чащу, лишить их возможности вести прицельный огонь по переправе.
Держась за спасительный трос, солдаты переправлялись на плотиках, плащ-палатках, набитых сеном, на половинках ворот, снятых с петель, на бревнах, связанных парно обмотками и поясными ремнями, на бочках и пустых снарядных ящиках, тоже связанных вместе. Один немецкий пулемет никак не удавалось заглушить, и время от времени какой-нибудь солдат безжизненно разжимал пальцы, держащие трос.
Если солдат был ранен, его подхватывали товарищи и волокли за собой, борясь с течением. Рыжеволосый Анатолий Рыцарев, парень из Вязь мы, сидел верхом на бревне, за спиной у него висел телефон.
— Имей в виду, что я — «Алтай»,— сказал Рыцарев своему соседу, перебирая в это время трос.— У меня к ноге провод привязан. В случае чего — хоть мертвого вытаскивай меня на тот берег.
Но вот уже приплыли на плоту «максимы», причалил на лодке комбат, приплыли санитары. Они перевязали и согрели водкой окоченевшего и ослабевшего от потери крови Моисеева, лежавшего на песке за той же корягой, перевязали Кожина и других. «Алтай» уже требовал переноса огня вперед, вдогонку за немцами.
Командир батальона капитан Онусайтис переплыл Неман, выбрался на берег, и ему навстречу поспешил командир взвода Петраков. Стоя по команде «Смирно», Петраков доложил о выполнении приказа и сделал это так лихо, будто дело происходило на учении в лагерях, будто не стоял он в чем мать родила, пытаясь унять дрожь и стуча зуба ми от холода. Онусайтис чинно козырнул, но тут же обнял Петракова и сказал взволнованно:
— От всего батальона... Онусайтис был бос, светлый чуб, намокший от крови, прилип ко лбу. Осколок мины разрезал козырек фуражки и слегка оцарапал голову. Комбат еще раз оглядел Петракова, по-прежнему державшего руки по швам, и покачал головой. Ноги у того были сбиты в кровь, а руки он раскровенил, когда углублял окоп,— ни лопатки, ни каски, ни штыка у Петракова не было. Он то и дело облизывал сухие, запекшиеся губы, видимо, его мучила жажда.
— Герои, а голые. Как в бане! Комбат указал рукой на пустой плот, привязанный к тросу, и распорядился: — Езжайте все пятеро. Теперь и без вас управимся. Старшина вас оденет. Согреетесь. Отдохнете. Приказ командира полка Лещенко.
Все пятеро погрузились на плот, доставивший миномет, и отчалили. Моисеев лежал не шевелясь, с забинтованной ногой. Васечко и Кочеров перебирали руками трос.
— Как в раю жили на этом берегу. Чем не Адамы? — сказал Кочеров, кивнув головой на берег. Кожин с забинтованной головой сидел на краю плота.
— Какую следующую реку будем форсировать, Иван Ильич? — неожиданно спросил он у Петракова. — Наши реки как будто кончились.
— Значит, теперь за немецкими реками черед?
— Как дважды два.
— Наверно, и вода немецкая какая-нибудь не такая, как у нас, не чистая.
— Вода всюду одинаковая. Только люди ее мутят и пачкают,— подал голос Моисеев, не открывая глаз.
— Вы имейте в виду, я к следующей переправе обязательно поправлюсь,— твердо сказал Кожин.— Так что и для меня местечко в лодке оставьте.
— У нас лучше, чем на пароходе. Все места плацкартные,— весело откликнулся Кочеров, перебирая руками витой пунцовый трос.
— Так и быть, по знакомству место устроим,— солидно сказал Петраков.
Петраков подтянулся на руках к краю плота, зачерпнул полные ладони воды и с наслаждением выпил ее.
Евгений Воробьёв
Алитус
15 июля 1944
24 марта 1945 года присвоено звание Героя Советского Союза гвардии красноармейцу Васечко Степану Павловичу, гвардии красноармейцу Кожину Павлу Петровичу, гвардии сержанту Кочерову Виктору Фомичу, гвардии сержанту Моисееву Александру Петровичу, гвардии капитану Онусайтису Юрию Иосифовичу, гвардии старшему сержанту Петракову Ивану Ильичу. Спустя четверть века после Победы группа старых однопол чан встретилась в литовском городе Алитус. Сперва ветераны побывали на памятной им высоте, с которой 13 июля 1944 года немцы просматривали, простреливали Неман и подходы к нему. Нынче эту высоту называют Безымянной, но в те дни ее чаще именовали «высота с крестом»; на макушке песчаного холма торчал большой крест, позже сбитый снарядом. Девятнадцать раз «высота с крестом» переходила из рук в руки. Окопы, полузасыпанные песком, становились могилами и для тех, кто атаковал, и для тех, кто защищал высоту. Здесь были ранены Алексей Сапожников и Степан Васечко. Потом направились к Неману, туда, где стоят на крутом песчаном берегу вековые сосны. Одну из них Петраков некогда опоясал пунцовым тросом в четыре нитки, сплетенным из трофейного провода. И снова первым спустился к реке Герой Советского Союза Алексей Павлович Сапожников. А за своим бывшим командиром роты заспешили Иван Ильич Петраков и Степан Павлович Васечко. Сюда же, на берег, пришел бывший командир 95-го гвардейского полка Герой Советского Союза Павел Афанасьевич Лещенко, а вместе с ним его всегдашний и надежный сосед по фронту (то «сосед справа», то «сосед слева») командир 97-го гвардейского полка той же доблестной 31-й гвардейской дивизии Алексей Анисимович Булахов. Каждый из однополчан подошел к кромке берега и, зачерпнув в ладони голубой неманской воды, припал к ней губами.
Источник: http://kotlaslib.aonb.ru/doc/Pjatero_v.pdf
Юрий КОМЯГИН, историк: «Пятеро в лодке»:
16.02.2010.
Давно собираю материалы о писателях, ставших во время Великой Отечественной военными корреспондентами. В моей коллекции немало фронтовых корреспонденций, написанных сразу после ожесточенных боев. Стараюсь узнать побольше, как они создавались, что не попало на газетную полосу. Иногда такой поиск приводит к удивительным открытиям.
15 июля 1944 г. фронтовой корреспондент Евгений Воробьев сдал в Совинформбюро свой очерк «Пятеро в лодке». В тот же день сразу после чеканных слов диктора Левитана: «Наши войска вышли к реке Неман... на фронте в 120 километров и, форсировав в ряде участков реку, захватили плацдармы на ее западном берегу» материал прозвучал в эфире. А назавтра его опубликовала «Красноармейская газета».
Пятеро в лодке – это пятеро наших воинов, переправившихся через Неман на гродненской земле. Автор называет их фамилии: Моисеев, Кочеров, Васечко, Кожин и Петраков. Вскоре к ним присоединился Анатолий Рыцарев («рыжеволосый парень из Вязьмы» – так охарактеризовал его Евгений Воробьев, переплывший реку на бревне.
На захваченном пятачке земли сразу разгорелся бой. Вот как он описан в очерке:
«Отряд немцев пытался пробиться к сосне ... Десантники пустили в дело свои гранаты и восемь гранат, которые они нашли в покинутом немцами окопе. Вскоре отряд немцев отступил в лес, а вокруг сосны остались лежать шестеро убитых врагов и раненый Кожин. Попытку немцев подойти к сосне со стороны реки отбил раненый Моисеев, лежавший в засаде за корягой».
Еще несколько атак противника оказались безуспешными. А вскоре к бойцам подоспело подкрепление. Отважных десантников отправили на правый берег Немана, где с ними и встретился фронтовой корреспондент.
Очерк «Пятеро в лодке» получился живым и ярким. Его перепечатали ведущие американские газеты, с которыми в годы войны сотрудничало Совинформбюро.
Даже на государственном радио Уругвая «Эль Эспектадор» в одном из выпусков специальной передачи «Русские очерки» прочитали материал из далекого СССР. Так имена героев и название белорусской реки Неман стали известны всему миру.
После победы Евгений Захарович полностью посвятил себя литературному творчеству, стал признанным писателем. Но бои на белорусской земле, видимо, запомнились на всю жизнь, поэтому, наверное, не случайно его самая известная книга «Этьен и его тень» («Земля, до востребования») посвящена подвигу легендарного разведчика, уроженца города Чаусы Могилевской области, Льва Маневича.
А как же сложилась судьба героев его очерка, храбро сражавшихся на гродненской земле?
Через 65 лет после освобождения Беларуси мне удалось узнать некоторые подробности.
«Рыжеволосый парень из Вязьмы» Анатолий Рыцарев был действительно родом со Смоленщины. Он родился в 1922 г. в д. Казанково. В армию его призвал Вяземский райвоенкомат. Боевое крещение воин получил в родных местах, затем сражался в Беларуси и Литве. Старший сержант Рыцарев был тяжело ранен в одном из боев на территории Восточной Пруссии и умер от ран 28 октября 1944 г. в 34-м отдельном медсанбате. Его похоронили неподалеку от города Черняхов ска нынешней Калининградской области. Данные о солдате до сих пор хранятся в Центральном архиве Министерства обороны России (ЦАМО), а его имя занесено в Книгу памяти Калининградской области.
Там же, в Восточной Пруссии, завершился жизненный путь его боевого товарища старшего сержанта Семена Михайловича Петракова. Уроженец Омской области, он героически сражался на гродненской земле в составе 716-го стрелкового полка 157-й стрелковой дивизии. После тех боев летом 1944-го дивизии было присвоено почетное наименование «Неманская». А старшему сержанту Петракову довелось еще несколько месяцев бить врага. Он погиб в бою 17 октября 1944 г. и похоронен в братской могиле в поселке Бабушкино Нестеровского района Калининградской области.
Надеюсь, что и о судьбах остальных бойцов, о подвигах которых рассказал Евгений Воробьев, мне удастся со временем что-нибудь узнать. Герои, о которых знали даже в Уругвае, не должны быть забыты.
Источник: Гродненская правда.
http://www.grodnonews.by/category/istoriya/news2519.html
О военном корреспонденте Евгении Воробьеве:
Откуда Евгений Воробьев черпал материал для своих очерков, где встречался со своими героями? Главным образом на «передке», в окопах, траншеях, солдатских землянках. Вот один из многих эпизодов.
Как-то ночью Воробьев пробрался в боевое охранение, где находился пулеметный расчет сержанта Ивана Вохминцева. Корреспондент предполагал побеседовать с пулеметчиками и еще до рассвета вернуться на КП полка. Но началась пулеметная дуэль, на переднем крае разгорелся бой. Обстановка осложнилась — немцам удалось отрезать боевое охранение от батальона. «Максим» Вохминцева работал с большой нагрузкой, и «гость» поневоле, став вторым номером пулеметного расчета, прожил в этом окопе двое суток. На третий день пулеметчиков выручили из беды, установилась связь с батальоном. Время, проведенное в окопе, позволило корреспонденту не только описать обстановку на переднем крае, но и суровый быт окопа, его опасности и скупые радости, когда ночью приползал с термосом ротный повар и в окопе веяло пахучим дымом горячего супа или когда солдат мог напиться родниковой воды. Этот визит к Вохминцеву и был подробно описан в очерке «Окопная ночь» — в одном из лучших фронтовых очерков Воробьева.
Любопытно происхождение очерка «Пятеро в лодке». Пять храбрецов во главе с сержантом Иваном Петраковым переправлялись через реку, оставив одежду на берегу, но в касках и с автоматами. На противоположный берег высадились под сильным огнем. Немцы пытались уничтожить отважную пятерку. Петраков закрепил трос, обмотав его конец вокруг сосны. Трос помог бойцам перебраться на другой берег. Переправлялись на плащ-палатках, набитых сеном, на половинках ворот, на бревнах, связанных ремнями и проводом, на бочках. Есть в очерке такая сценка:
«Стоя по команде «смирно», Петраков доложил командиру батальона о выполнении приказа и сделал это так лихо, будто дело происходило на учениях в лагерях, будто не стоял он в чем мать родила, пытаясь унять дрожь и стук зубами от холода».
Вряд ли корреспондент смог бы так достоверно описать происшедшее, если бы вместе с бойцами не переправлялся через реку, держась за... хвост лошади.
Не раз ради «нескольких строчек в газете» Воробьев оказывался там, откуда не всегда можно было выбраться целым и невредимым. Он был человеком необыкновенно скромным. Симонов говорил, что «воробьевскую скромность можно зачислить в поговорку».
Скромен — да, застенчив — очень, но это не имело никакого отношения к боевым качествам фронтового корреспондента. Я не знал, что за годы войны он был ранен и дважды контужен. Он об этом никогда и не упоминал, рассказали его однополчане. Об одном из боев, в котором Воробьев проявил незаурядное мужество, я прочитал в наградном листе, подписанном политуправлением и Военным советом 3-го Белорусского фронта. Документ этот, присланный уже после войны Центральным архивом Министерства обороны, не блещет литературными изысками, но по части фактов — бумага поразительная. Хочу его процитировать:
«Капитан Воробьев Евгений Захарович, помимо заслуживающей всякого поощрения журналистской работы, отличился в последних боях как офицер и воин. Находясь в 169-м стрелковом полку 1-й гвардейской дивизии, тов. Воробьев оказался непосредственно в боевой обстановке, когда от него потребовалось мужество и самообладание. Капитан Воробьев оказывал помощь командованию полка, а кроме того, попав под ружейно-пулеметный огонь, спас трех раненых красноармейцев, оказал им помощь и вынес в укрытие, продолжая после этого находиться в полку. По поступившим в последнее время в редакцию отзывам капитан Воробьев находился вместе с передовыми подразделениями в боях под Кенигсбергом, под Борисовом, Каунасом, при форсировании Немана, по свойственной ему скромности об этом не говорил в редакции...»
Источник: Ортенберг Давид Иосифович. Сорок третий. Рассказ-хроника. — М.: Политиздат, 1991.
http://militera.lib.ru/memo/russian/ortenberg_di3/07.html
