Выкса сегодня

Балдина В.В.
По страницам мемуаров. Николай Шепелев.

«Тебе преданный А.Сухово-Кобылин» Так написал выдающийся русский драматург посвящение к своей последней и лучшей, по его мнению, пьесе – «Смерть Тарелкина» (1869). Слова эти обращены к Николаю Дмитриевичу Шепелеву, двоюродному дяде и другу жизни. Дружба их началась с детства и была долгой и верной. Александра Сухово-Кобылина, требовательного к людям и разборчивого в друзьях, привлекали в Николае искренность и сердечность, артистическая душа, тонкое художественное чувство. Шепелев-младший нашел в друге родного по духу человека, так же беззаветно любящего театр.
Об Александре Васильевиче Сухово-Кобылине «Приокская глубинка» уже подробно рассказывала (см. №№1,2). О Николае Дмитриевиче Шепелеве Мы знаем совсем мало. Каким человеком он был? Что о нем известно?

Скажу сразу: известно немного, гораздо меньше, чем о его старшем брате Иване Дмитриевиче, «Нероне Ардатовского уезда», о талантах и чудачествах которого знает каждый выксунец. Но все-таки кое-что интересное удалось мне найти.
Начну свой рассказ об этом человеке с краткой справки.
Николай Дмитриевич Шепелев – и это, видимо, их фамильная черта – никогда не скупился на воспитание детей, приглашали к ним хороших учителей. Николай получил приличное своему положению домашнее образование. Как и старший брат, воспитывался в военном училище, потом служил в гвардии. После смерти отца в чине поручика вышел в отставку, жил в Выксе, семьи не имел. В пору единоличного правления заводами Ивана (1836-1846) находился в его тени. Когда в семье Шепелевых начался конфликт, когда Иван Дмитриевич был признан родными виновником их разорения и сослан в Москву, Николай Дмитриевич с зятьями взялся за управление заводами и поместьем, ни способностей, ни большого желания к тому не имея. После окончательного разорения Шепелевых последние годы жизни он провел в Москве, в знаменитом доме на Яузе, в большой бедности. Похоронен был в Выксе, в семейном склепе.
Вот общеизвестные сведения о Н.Д.Шепелеве. Как видите, довольно скудные.
Более интересные и живые нашла я в мемуарах его современников. «Мемуары (фр. memoires – воспоминания) – литературное повествование о событиях прошлого, современником или участником которых был автор». («Словарь иностранных слов»). Воспоминания имеют удивительное свойство: они не просто говорят о прошлом, они его приближают. Иногда одного слова, одного небольшого эпизода, рассказанного очевидцем или участником далеких событий, достаточно, чтобы зримо представить то ушедшее время, как живых увидеть людей, о которых идет речь. «Историческое повествование… передает и может передать только внешность всех сторон жизни; записки современников вливают в его душу и воскрешают жизнь давно былого. В этом – великое достоинство мемуаров…» Мемуары относят к ценным историческим документам.
Очень внимательно перечитывала я воспоминания А.П.Глушковского, Н.Я.Афанасьева, А.И.Дельвига, Е.М.Феоктистова, где есть упоминание о Н.Д.Шепелеве. Анализируя мемуары, старалась избежать скрытую в них опасность ошибки. Ведь их авторы – живые люди со своими характерами и взглядами, своими пристрастиями, своей, особой оценкой событий и современников. Доверять безоговорочно им нельзя. Следовало познакомиться с ними поближе (кстати, в книгах воспоминаний обычно есть их жизнеописание), выяснить, каков автор, насколько хорошо знал Н.Д.Шепелева, как к нему относился, верно ли оценивал. Поверьте, задача эта легкой не была. В ходе такой работы у меня накопились знания об авторах мемуаров (мемуаристах), сложилось мнение о младшем Шепелеве. Этим я и хочу поделиться с вами, наши читатели.
Итак, страницы мемуаров (воспоминаний)…
В 1839 году в Выксе у Шепелевых два месяца жил известный танцовщик, один из основателей московского балета Адам Павлович Глушковский (1793-1870). Он был приглашен «составить из шепелевской балетной труппы два дивертисмента и дать немного танцевальных уроков»
В своих «Воспоминаниях балетмейстера», написанных в конце жизни, Адам Павлович вспоминает с удовольствием Выксу 30-х годов, «маленький городок», где его радушно приняли и щедро отблагодарили за труд; прекрасный крепостной театр поры его расцвета (Шепелевы не раз приглашали тогда столичных знаменитостей для обучения своих крепостных актеров). Вспоминает А.П.Глушковский гостеприимный господский дом и его хозяев. Память сохранила и некоторые удивившие когда-то подробности: за обеденным большим столом – живущие в Большом доме престарелые учителя уже взрослых Ивана и Николая (последний по ошибке назван старшим из братьев Шепелевых); Николай Дмитриевич дает ему, возвращающемуся в Москву, вооруженных провожатых через Муромский лес, где хозяйничал беглый солдат со своей шайкой.
Вот и все. О Николае Шепелеве только упомянуто. Страницы о младшем из братьев Шепелевых более позднего времени, 40-х-50-х годов, я нашла в трех книгах воспоминаний.
Несомненно, внимания заслуживает свидетельство о Николае Дмитриевиче Шепелеве известного русского скрипача и композитора XIX века Николая Яковлевича Афанасьева (1820-1898). В 1841 году он через князя Голицына получил приглашение к его родственнику Ивану Дмитриевичу Шепелеву капельмейстером в театр. Условия предложены были прекрасные: жалование хорошее, квартира, самостоятельное положение. Николай Яковлевич с радостью согласился.
Приехав в Выксу, он играл Ивану Дмитриевичу на скрипке, «понравился, его расположение сразу было обеспечено».
И.Шепелев поручил музыканту заведовать оркестром и хором. Несколько лет (184101846) Н.Я.Афанасьев был капельмейстером в Выксунском домашнем театре: «Я сделался тотчас домашним человеком. Кроме Ивана Дмитриевича, на Выксе жил его младший брат Николай Дмитриевич, с которым я тоже близко сошелся» Но, приглашенный в Выксу старшим из братьев, Николай Яковлевич, разумеется, больше внимания уделял именно ему: «Так как Шепелев меня полюбил, то значительную часть времени приходилось отдавать ему» И на его сторону встал музыкант в развернувшемся тогда семейном скандале. У Ивана Дмитриевича он, свой человек, пользовался полным доверием. И не только в Выксе. Николай Яковлевич признается, что И.Шепелев, переселенный после конфликта по воле родных в Москву, ему «вздумал прислать… полную доверенность на управление не только театром и театральной школой, но и своею частью имения» Расставшись с Иваном Дмитриевичем из-за материальных трудностей, Н.Я.Афанасьев отправился в концертное путешествие по России. Оно прошло хорошо. А впереди еще была долгая жизнь, успехи, слова.
В старости Николай Яковлевич пишет свои «Воспоминания» (1890г), здесь немало страниц о Выксе 40-х годов, а также рассказы о прошлом, о Баташевых, Шепелевых, восхищенное описание шепелевского крепостного театра и театральной школы и т.д. Много внимания автор уделил Ивану Дмитриевичу, его талантам и причудам, его пагубному увлечению «общением с духами» (спиритизмом).
О младшем Шепелеве Н.Я.Афанасьев рассказал значительно меньше, но и это немногое интересно, дает штрихи к его портрету. Разумеется, Николая Дмитриевича он знал неплохо, потому что несколько лет жил с ним под одной крышей. «Мы с ним сошлись дружески, и я сделался его всегдашним партнером на биллиарде» - рассказывает Николай Яковлевич и вспоминает связанный с этой игрой случай. Свой биллиардный, в три тысячи, проигрыш музыканту, по его просьбе, Николай Дмитриевич оплатил прекрасной скрипкой знаменитого мастера Гварнериуса. Она была в оркестре и Н.Я.Афанасьеву «чрезвычайно нравилась»: «Таким образом мне досталась скрипка, впоследствии оказавшая мне немало услуг» (Просто царский подарок! – В.Б.)
Рассказывает Николай Яковлевич и о другом сильном увлечении Николая Шепелева – охоте. Охотником он был страстным, как и его старший брат. Имел прекрасных охотничьих собак, знаменитую Дианку, с отличным чутьем. «Охота в шепелевских лесах была превосходная и разнообразная, как за красным зверем, так и за дичью… В ходу у нас была медвежья охота» - вспоминает с удовольствием Н.Я.Афанасьев. Биллиард, стрельба по целям, охота – все это занятия, обычные для людей такого круга, скорее – развлечения.
Есть в воспоминаниях и небольшая, от автора, характеристика Николая Дмитриевича: он «был слабохарактерен и весьма влюбчив… Так как на Выксе праздники, балы и маскарады сменялись постоянно один другим, то ему представлялось немало случаев ухаживать за дамами и барышнями»
Знает Н.Я.Афанасьев о странностях в характере и поведении Николая Шепелева и объясняет их «Сильно расстроенными нервами». «Может быть, - говорит он, - это зависело от нервности, свойственной всей семье Шепелевых, а может быть, и потому, что он родился раньше времени». Мать его, Дарья Ивановна, единственная и любимая внучка Ивана Родионовича Баташева, умерла на 25-ом году жизни, вскоре после рождения последнего, четвертого ребенка. Рос Николай без матери, без материнской любви и ласки, и это может многое объяснить в его жизни.
Воспоминания Н.Я.Афанасьева рисуют Николая Шепелева в обычной домашней жизни, коротко говорят о его занятиях, увлечениях, характере (очень коротко!) Весьма интересны в «Воспоминаниях» суждения Николая Яковлевича, человека искусства, об особых особенностях Шепелевых.
Редкой одаренностью поразила его сестра Ивана и Николая Анна (по мужу княгиня Голицына): «Она превосходно рисовала, и музыкальные способности ее были громадные». Иван «был любитель искусства вообще. Он ценил живопись, скульптуру и сам рисовал весьма недурно. Сам он опять-таки недурно пел: у него был хороший баритон». К сожалению, о художественных наклонностях Николая мемуарист не сказал ничего, а он, думаю, должен был знать о его артистическом даровании. И все-таки, восхищаясь Анной, он произнес очень значительно: «…талантливая, как вся семья Шепелевых».
Воспоминания Н.Я.Афанасьева о Выксе неполные, обрывочные, есть в них ошибка (в оценке роли Выксунского опекуна полковника Василия Александровича Сухово-Кобылина). Николаю Дмитриевичу Шепелеву отведено на этих страницах немного места. Но доброжелательный тон воспоминаний, желание автора понять и объяснить характер Н.Д.Шепелева, не подчеркивая его слабостей, невольно вызывают у читателя доверие к пишущему.
О Николае Шепелеве того времени, когда он после разрыва с братом, стал выксунским заводовладельцем и хозяином имения, есть эпизод в обстоятельном, серьезном двухтомнике воспоминаний «Полвека русской жизни» (т.I, 1872г.). Автор его – Андрей Иванович Дельвиг (1813-1887), двоюродный брат любимого друга А.С.Пушкина Антона Дельвига. «Русский инженер, генерал-лейтенант инженерного корпуса. Один из организаторов и первый председатель Русского технического общества. Руководил строительством водопровода в Москве и Н.Новгороде, железных и шоссейных дорог и др.», - так сказано о нем в «Энциклопедическом словаре». Даровитый, трудолюбивый и энергичный, с незаурядными организаторскими способностями, Андрей Дельвиг в 40-е годы был главным правительственным инспектором частных железных дорог России. В 1845 году приезжал по делам в Выксу. «В декабре, - пишет Андрей Иванович, - я ездил с Глинским на Выксунские заводы Шепелевых для предварительных переговоров о поставке для нижегородского водопровода паровых машин, чугунных труб и других металлических вещей». Историю этих заводов он, видимо, знал неплохо. С уважением вспоминает Андрей Иванович купца Баташева, которым заводы «были устроены и прочно и разумно», давали «превосходные чугунные вещи». Тепло отзывается о выксунском механике Копьеве, «способном» и «весьма полезном» для заводов человеке. Но тон рассказа Дельвига резко меняется, когда он начинает говорить о новом заводовладельце: «Мы приехали с Глинским на заводы во время управления Н.Д.Шепелева. Мы нашли в его доме дальнего родственника, главноуправляющего всеми имениями, Брюхова, с женою, тещею и другими его родственниками. Он (Брюхов – В.Б.), был молодой человек красивой наружности, а жена его была истинная красавица. Неприятно было смотреть на ее любезничание с тщедушным, болезненным и тупоумным заводовладельцем»
В этом маленьком отрывке чувствуется какая-то недоговоренность и совсем уж неожиданной кажется характеристика Шепелева – «тугоумный».
Андрей Иванович хорошо осведомлен о печальном положении дел на выксунских заводах, о конфликте в семье Шепелевых, отношениях между братьями до и после раздела. Есть в воспоминаниях рассказ о том, как имение Шепелевых от Ивана Дмитриевича, названного автором «слабоумным» («вел заводские дела очень дурно»), перешла к его младшему брату – «совершенному идиоту». Здесь характеристика Николая Шепелева просто ошеломляющая: «идиот».
Как понять такие резко отрицательные высказывания А.И.Дельвига о Николае Шепелеве? – Попробуем разобраться.
Андрей Иванович в этот раз был на Выксе недолго, младшего Шепелева видел, можно сказать, мельком – знакомство неблизкое. Известно, что первое мнение о человеке (а здесь оно неблагоприятное) может быть поверхностным и даже ошибочным. Увы, не всякому из нас дано произвести сразу хорошее впечатление. Николай Шепелев худенький, болезненный, невзрачный, и это особенно бросилось в глаза, потому что рядом были красивые, здоровые люди – жена и муж Брюховы. К тому же Николай Дмитриевич робок, чужих людей стесняется. Любезничая с женой своего родственника, он, видимо, не вникал в деловой разговор Дельвига и Глинского с управляющим или проявил неосведомленность в заводских делах. И вот мнение готово, мнение очень резкое: «тупоумный» и даже – «совершенный идиот». Оно, думаю, в духе делового, энергичного, решительного человека, каким был Дельвиг.
Однако основания для такого негодования есть. Читаем в воспоминаниях: «Короткое время, которое я провел на Выксе, давались в большом, хорошо устроенном театре оперы, в которых пели крепостные певцы и певицы, балы, маскарады, не говоря уже о ежедневных больших обедах» Больше Андрей Иванович не сказал ни слова, но и без слов понятно, что он хотел сказать. Его возмущает неразумная трата средств, расточительность, а еще больше – беспечность, бездеятельность, беспомощность хозяев имения, их равнодушие к судьбе заводов, обремененных громадными государственным и частными долгами, стоящих на грани полного разорения.
Шепелевых считает А.И.Дельвиг причастными к бедственному положению выксунских заводов. Его доказательства: «Бывший владелец завода Дмитрий Дмитриевич Шепелев сделал большие долги, вследствие роскошной жизни, а впоследствии… был устранен от управления … «Старший его сын, слабоумный Иван»…» вел заводские дела очень дурно, а между тем, издерживая большие деньги на свою жизнь, наделал несметные долги и разорил заводы. Его младший брат Николай, совершенный идиот, по наущению… родственников,… сумел достигнуть устранения старшего брата от управления, который после этого жил в Москве, едва получая достаточно для своего прокормления» Через несколько месяцев Николая, ничего не сделавшего для заводов, сменило опекунское правление.
Вдумчиво прочитав этот суровый рассказ Андрея Ивановича, поймешь смысл его очень энергичных выражений: «слабоумный Иван», «тупоумный», «совершенный идиот» Николай. В них – нелицеприятная оценка братьев Шепелевых как несостоятельных, плохих, никчемных заводчиков, оценка гневная. А.И.Дельвига, отличного инженера и умного организатора производства, глубоко волнует судьба выксунских «несчастных заводов», переходящих из рук в руки и разоряемых всеми.
Страницы, посвященные Николаю Шепелеву, находим мы в интереснейших мемуарах историка и писателя Е.М.Феоктистова (1828-1898) «За кулисами политики и литературы. (1848-1896)».
По его словам, в 50-е годы он «Выксу часто посещал в летнее время» с детьми близкой родственницы Шепелевых Елизаветы Васильевны Салиас (урожденной Сухово-Кобылиной). Нуждающийся студент Московского университета, он с 1848-го года в доме Елизаветы Васильевны исполнял должность гувернера. Жизнь его в Москве легкой не была. А здесь, в имении Шепелевых, очень молодой, Евгений Михайлович попадал в обстановку беззаботного летнего отдыха, среди прекрасной природы. В ней одно особенно приводило его всегда в восторг, « это огромные пруды, настоящие озера, окаймленные лесом» В гостеприимном господском доме собиралось в те годы большое общество, родственники и гости, было много интересных, интеллигентных людей. Очень радовал и приятный молодой круг, который жил весело и дружно, с упоением отдаваясь развлечениям и удовольствиям. Особую поэзию в жизнь молодежи вносили две замечательные юные красавицы, родственницы хозяина: графиня Ида Кутайсова и княгиня Ольга Голицына. О них Евгений Михайлович говорит с большим восхищением. Некрасивый, мешковатый, несветский, он мучительно завидовал тем, кто легко и свободно держался в обществе, пользовался симпатией женщин, в частности блестящему аристократу-красавцу Александру Сухово-Кобылину.
И все-таки молодость, с ее волнениями, тревогами и надеждами, брала свое. «Жилось на Выксе очень приятно» , - признается Е.М.Феоктистов. От поездок к Шепелевым остались «воспоминания весьма отрадные». Многое запомнилось навсегда, многое и удивило. Умный, наблюдательный, Евгений Михайлович верно подметил странности в поведении и характере владельца имения – Николая Шепелева. Больше всего его, молодого человека из низов, который жил своим трудом и сам пробивал себе дорогу, поразили пустота и однообразие этой жизни… просыпался он (Н.Д.) не ранее 12-го часа и долго лежал с трубкой во рту; он был очень рад, если в это время кто-нибудь заходил к нему, и, следовательно, являлась возможность убить время в бессодержательной болтовне; затем часу в четвертом являлся он к обеду, а после обеда играл на биллиарде; вечером же всегда устраивался или пикник, или гулянье на лодках и т.п. Когда все расходились спать, для Николая Дмитриевича наступало время настоящего бодрствования; при нем состояли два камердинера – дневной и ночной; обязанности последнего считались особенно важными, так как он должен был до трех часов утра, а иногда и позднее беспрестанно набивать трубку и держать наготове горячий самовар. В жизни моей я не встречал человека, который поглощал бы такое количество чая и выкуривал бы столько трубок, как Николай Дмитриевич! Единственно в этом и состояло его ночное бдение… Он или лежал на диване, или ходил из угла в угол, как будто погруженный в глубокую думу, но думал ли он о чем-нибудь – этого никто не мог угадать»
И так изо дня в день. Ни чтения книг, ни серьезных занятий Евгений Михайлович не видел. Но ведь это был хозяин имения и заводов, да еще поры их разорения, когда в Выксе уже находился опекун В.А.Сухово-Кобылин. Праздная, пустая барская жизнь! И у Евгения Михайловича сложилось впечатление: «Николай Шепелев неспособен был ровно ни к какому занятию»; то было совершенное подобие Тентетникова, изображенного Гоголем во II –ой части «Мертвых душ» , т.е. человека никчемного, ничтожного.
И все-таки у Шепелева одно любимое занятие было, и о нем Е.М.Феоктистов пишет подробно: о постановке им на Выксунской сцене любительских спектаклей. Евгений Михайлович участвовал в них. Вот его рассказ: «По временам, однако, Николаем Дмитриевичем овладевала судорожная деятельность, а именно, когда возникал вопрос об устройстве домашнего спектакля: он смотрел на это, как на дело величайшей важности; удовольствие превращалось для всех в мучение; он сидел почти безвыездно в театре, созывал на репетиции чуть ли не по два раза в день, приходил в отчаяние, когда относились к этому не совсем серьезно, надоедал каждому из нас бесконечными совещаниями о том, как надо гримироваться, какой надеть парик и т.п. В эти тяжкие для него дни несчастный заметно даже худел, ибо днем находился в лихорадочном возбуждении, а по ночам накачивал себя чаем, выкуривал бесчисленное количество трубок. А уж что происходило в самый день спектакля, об этом и говорить нечего».
Не правда ли, рассказ Е.М.Феоктистова живой, яркий, интересный? Мы сразу представляем себе Николая Шепелева, чрезвычайную, болезненную его нервозность, бесконечную преданность театру. Это передано правдиво и тонко. Но, согласитесь, несколько удивляет снисходительный, даже насмешливый тон рассказа, как будто говорится о непонятной, нелепой барской причуде, а не о серьезном отношении к непростой, по существу – режиссерской работе.
Особенно очевидным становится это, если сопоставить рассказ Феоктистова с воспоминанием о том же событии другого его участника – Е.В.Салиас. Как и Евгений Михайлович, она рассказывает о режиссерской работе Шепелева (они были в одно время в Выксе), но говорит о ней, в отличие от него, с пониманием и глубоким уважением: «Часто устраивались домашние спектакли в павильоне сада, стоявшем между лесом и запустелым садом. Многие принимали участие в домашних представлениях и дошли в искусстве играть до удовлетворительной степени…». «Он (Н.Д.) устраивал домашние спектакли и требовал от игравших серьезного исполнения, что подавало повод к ропоту и ссорам, всегда скоро проходившим, ибо все жили мирно и весело, имея полную свободу заниматься, кто чем хотел».
Высоко образованная, одаренная женщина, Елизавета Васильевна видит в Николае Дмитриевиче замечательные способности артиста и режиссера и редкий – во все времена – комический талант.
Артистической одаренности Николая Шепелева Е.М.Феоктистовне разглядел, как не заметил и его «редкой сердечности и доброты» (Е.В.Салиас).
Чем же все-таки объяснить резко отрицательную оценку Николая Шепелева мемуаристом? Попробуем понять это.
Известный знаток и исследователь русской литературы XIX века Б.Моздалевский считал воспоминания Е.М.Феоктистова очень ценными и в то же время советовал подходить к ним с некоторой долей осторожности и критики: они «носят на себе отпечаток личности автора» и отражают перемены в его жизни, в нем самом.
Воспоминания «За кулисами политики и литературы (1848-1896)» написаны в 1887-1896 годах.. К этому времени Е.М.Феоктистов сделал головокружительную карьеру, поднявшись из самых низов общества в самые верхи. Верой и правдой служил он властям и стал министром печати, гонителем просвещения. Современники не любили его за резкий, злой ум, напористый, сугубо деловой характер, за «ничтожество души».
Неузнаваемо изменились его жизнь, он сам со времени последнего посещения Выксы. Теперь он, шестидесятилетний, охладел к прошлому, расстался с демократическими симпатиями молодости, забыл салон и щедрый дом графини Е.В.Салиас, где его, безродного, пригрели и ввели в блестящее общество историков и литераторов. Е.М.Феоктистов окончательно разошелся с Сухово-Кобылиными, с которыми был близок с юности. Известны его несправедливые, отрицательные высказывания об Александре Васильевиче Сухово-Кобылине и Елизавете Васильевне Салиас. Порвал он и с их родней – Шепелевыми. Может быть, здесь причина недоброжелательной оценки Николая Дмитриевича?.. Может быть.
Есть, на мой взгляд, и другое объяснение. В главе воспоминаний – «О писателях и артистах» - Шепелевым отведено несколько страниц. Тех из них, кого автор знал лично, знал близко и долго, он называет людьми «шепелевской породы». Вот их общая, очень любопытная характеристика: «Это были люди большей частью умные и даровитые, но из ума и дарования их как-то не выходило ровно ничего; почему-то они никогда не умели приладиться к серьезному делу, а если занимались чем-нибудь, то всякая деятельность принимала у них уродливое направление. В любом из них проявлялась болезненная раздражительность, и фантазия преобладала над разумом. Наглядным примером этого могут служить, между прочим, сыновья Дмитрия Дмитриевича (Шепелева), с тем различием, что старший из них, Иван, через свою мать унаследовал кровь, текущую в жилах Андрея Родионовича Баташева…»
Думаю, что это верные наблюдения, точные обобщения. Такая характеристика относится к каждому из братьев Шепелевых. Здесь Феоктистов не отрицает ума и дарования не только Ивана, но и Николая Шепелева. Но, видимо, ему чужды люди, у которых фантазия, воображение преобладают над разумом, трезвым расчетом, люди неделовые, непрактичные, и таким прежде всего был Николай Дмитриевич. В отличие от старшего брата – Ивана, энергичного, жесткого, самоуверенного, много чудившего на своем веку, он человек неактивный, слабохарактерный, нерешительный. Именно эта нерешительность Николая Шепелева, по мнению мемуариста, сыграла роковую роль в семейном конфликте. И у него, как у Ивана Дмитриевича, были свои причуды и странности. Нельзя не согласиться с Е.М.Феоктистовым и в том, что из ума и дарования братьев Шепелевых не вышло ничего: вместе с отцом они промотали богатство, созданное И.Р.Баташевым; не оставили сколько-нибудь заметного следа в искусстве, которому были преданы всей душой; не оставили после себя роду-племени; жизнь свою окончили плачевно. Рассказывая о финале жизни Николая Шепелева, Е.М.Феоктистов как будто сочувствует ему. «Впрочем, с тех пор, - пишет он, - мне не случалось бывать на Выксе, и только слышал я со всех сторон об окончательном разорении этого некогда славного поместья. Несчастный Николай Шепелев переехал в Москву и влачил до своей смерти печальное существование, нуждаясь иногда даже в самом необходимом». «Ближайший его (Ивана Родионовича) потомок, забытый всеми, сошел в могилу почти в нищете»
Я привела свидетельства о Николае Дмитриевиче Шепелеве трех его современников: скрипача и композитора Н.Я.Афанасьева («Воспоминания»), крупного инженера и успешного предпринимателя А.И.Дельвига («Полвека русской жизни»), историка и литератора Е.М.Феоктистова («За кулисами политики и литературы. 1848-1896». «Глава из воспоминаний»). Это страницы о Выксе 40-50-х годов XIX века и ее тогдашнем владельце. Воспоминания неполные, обрывочные, даже противоречивые, написаны с разной степенью глубины и достоверности. Н.Д.Шепелев – фигура скромная, неяркая, как говорится, второго плана. Писать о нем непросто, сама в этом убедилась.
Но чем больше автор мемуаров знал Николая Дмитриевича, чем лучше понимал его, тем правдивее о нем рассказал. По моему мнению, наиболее интересны, художественны, глубоки воспоминания Евгения Михайловича Феоктистова. И это не случайно. В основе их, как отмечает исследователь, «не шаткий материал случайных припоминаний, а веденные в течение ряда лет дневники, сбереженные письма и документы, тетради специальных записей…» Но и у Феоктистова есть односторонние оценки и предвзятые суждения. И он прошел мимо главной страсти Николая Шепелева – большой любви к театру.
Каждый автор мемуаров высказал свое мнениео нашем герое, сообщил известные ему факты, с ним связанные. Взятые вместе, воспоминания современников позволяют с определенной уверенностью представить себе Николая Шепелева. Внешне невзрачный, болезненный, он был человеком мягким, впечатлительным, легко ранимым, нерешительным. Трудностям и сложностям жизни противостоять не мог. После смерти отца находился всецело во власти старшего брата. Ивана, потом, в пору семейного раздора, поступал согласно воле родственников. Легко, с удовольствием подчинялся своему другу Александру Сухово-Кобылину, человеку сильного характера.
Став хозяином Выксы, делами заводов и поместья не занимался, и, видимо, немного в них понимал. Вот что говорит исследователь нашего времени: «Как свидетельствуют документы, Николай Шепелев, был человек слабого характера, лишенный от природы способности понимать управление имением» (Очень серьезное утверждение).
В быту Николай Дмитриевич был далек от житейских забот, жил по-барски беспечно. Новому человеку он мог показаться недалеким, неразвитым, ко всему равнодушным. На самом деле в его душе жили и маленькие увлечения, и большие страсти. Вопреки оценкам А.И.Дельвига и Е.М.Феоктистова, я бы не назвала его тупым или никчемным человеком.
В приведенных мною мемуарах больше говорится об отношениях в семействе Шепелевых, о разладе между родственниками, совсем немного – о Николае Шепелеве, хозяине Выксы, - и нет ничего о его внутренней жизни, о нем как о театрале и постановщике спектаклей на домашней сцене. А именно театру, по словам Н.Д.Комовской (см. статью «Из истории крепостного театра в Выксе» ,- Николай Дмитриевич отдавал все силы и время. Напомню: А.В.Сухово-Кобылин высоко ценил тонкое понимание сценического произведения Н.Шепелевым, не раз обращался к нему за советами во время работы над своими пьесами. Е.В.Салиас с уважением говорила о его артистических способностях и режиссерской работе. К сожалению, ни Сухово-Кобылин, ни Салиас воспоминаний о Выксунском театре, о театральной деятельности братьев Шепелевых не оставили.
Я познакомила вас, наши читатели, не только с Николаем Дмитриевичем Шепелевым, но и с его мемуаристами. Это люди известные, высокообразованные, талантливые. Все они лично знали Н.Д.Шепелева. Их воспоминания содержат множество любопытных фактов из жизни Выксы середины XIX века, помогают нам понять прошлое и правильно оценить владельцев Выксы.

Е.Липатова

Пока крепки корни…

АЛЕКСАНДР, СЫН ИВАНОВ

Жила в прошлом веке в Меленковском уезде семья крестьянина Ивана Никольского. Уклад жизни был неторопливый, размеренный. В будни работали, а по праздникам в церковь ходили. И очень уж нравилось Сашке Никольскому и пение церковное, и сама служба. Зачастил он туда и в будни, и в праздники. Звонил на колокольне. Потом стал прислуживать батюшке при исполнении обрядов, начал успехи делать, повысили в псаломщики. Женился, стал служить дьяконом в Никольской церкви в Меленках Владимирской губернии. Когда одна из его дочерей вышла замуж, он сдал место дьякона зятю, а сам уехал в деревню Запрудье Меленковского уезда, где его тоже назначили священником. Дожил до 90 лет. Жил честно и праведно. Имел двоих сыновей, тоже священников. Умер в апреле 1935 года в Нижней Верее. Похоронен на нижневерейском кладбище.

МИХАИЛ

Самая большая часть повествования — о нем.
Окончил духовную семинарию во Владимире, что давало ему право быть юристом, священником, учителем. Он выбрал путь учителя. Шесть лет был учителем начальных классов в деревне Славцево Меленковского уезда. Педагогом он был от бога. Дети его любили, родители детей почитали за мудрость не по годам. Однако отец и старший брат решили, что он должен быть священником. Написали архиерею прошение, чтоб назначил он Михаила священником, ибо были убеждены, что настоящим человеком может стать лишь лицо духовное. Это было как гром средь ясного неба. Однако ослушаться отца и старшего брата не мог: почитание родителей и старших было святым и, смирив гордыню, он уехал в Ивановскую губернию священником села Помогалово Шуйского уезда. А перед тем, как стать священником, взял в жены Александру, дочь священника Николая Степановича Свавицкого, дед которой, был грек по происхождению. Вот откуда пошли в роду Никольских эта смуглость кожи и эти жгучие карие глаза. В 1906 году перевели отца Михаила священником в Нижнюю Верею.
Отец Михаил был духовным наставником своих прихожан, человеком мудрым в делах житейских, отличным семьянином. Детей своих воспитывал в строгости, любви и уважении к старшим. Рано овдовев, он был для детей и отцом, и матерью. К нему шли за советом и за помощью, у него искали поддержки в трудные минуты жизни.


Пришел как-то в одну семью с молебном. А в семье-то шесть человек детей, и все лежат — корь. Есть нечего. Помог хлебом, деньгами, вылечил детишек. Один из них потом встретил в Выксе Антонину, неожиданно, остановился перед нею, спросил:
— Вы Тоня? Отца Михаила дочь? Низкий вам поклон. Он нас от смерти спас.
Эта семья была не единственной. Помогал всем страждующим и нуждающимся. Помог вдове, оставшейся после ареста мужа с девятью детьми на руках без средств к существованию. (Было это в голодные тридцатые годы). Отчаянию женщины не было предела. Пришла к отцу Михаилу! «Батюшка! Я хочу лишить себя жизни! Ребятишки просят есть, а мне им дать нечего. Милостыню собирать — стыдно. Что делать-то, батюшка?».
И отец Михаил утешил вдову, помог и советом, и деньгами. Дети выжили. Семья была сохранена.
В доме была богатая личная библиотека, состоящая из произведений русской и зарубежной классики. Любимыми авторами были Толстой, Чехов, Тургенев, и Достоевский. Взгляды отца Михаила были для того времени передовыми. Это был человек культурный, здравомыслящий и сдержанный. Когда свершились сначала февральская буржуазная, затем октябрьская революции, он только и сказал: «Толку от этого не будет...». Сказал, как в воду глядел.
Священники, вместе с купцами и дворянами, тоже ведь подлежали «ликвидации как класс». Вот и стали их ликвидировать. За отцом Михаилом приходили какие-то люди в штатском, уводили, подолгу держали в сельсовете, потом - отпускали. Однажды, было это зимой, в тридцатых годах, за ним тоже пришли. Дети, тогда уже взрослые люди, забеспокоились. Антонина и Лидия, педагоги школы, в страхе и надежде прижимались к окнам. И видят: по узкой тропинке,— а зима была снежная, сугробы выше забора, — ведут отца. Один гражданин впереди, а другой - сзади отца, и пистолет его наставлен ему в голову. Повели в сельсовет. Несколько часов держали. У дочерей и слезы иссякли, и душа почернела. Да только вернулся тогда отец. Пришел бледный, спокойный, молчаливый. Ничего детям не сказал. Хоть и издевалась новая власть над священником, но за помощью к нему не гнушалась обращаться, и отец Михаил помогал вести бухгалтерские расчеты в потребительском обществе и вел пересчеты прина новый стиль жизни, новое летоисчисление.
Когда в 1937 году по стране прокатилась волна арестов священников, дочь и сын приехали к отцу в Верею и молили его, стоя на коленях, отказаться от сана священника. Они хотели спасти ему жизнь. Отцу это стоило страшных душевных мучений. Однако он послушался. Сдал все церковное имущество в сельсовет, отказался от сана. А через две недели его арестовали. Когда его арестовывали, было это в октябре 1937 седа, и увозили, вся деревня провожала своего отца Михаила, люди плакали, не скрывая слез...
Какова его судьба дальше? В 1938 году вернулась арестованная вместе с о. Михаилом односельчанка. Рассказывала, что когда на Ильин день их погнали из Горьковской тюрьмы по этапу, то, проходя мимо стоящего во дворе маленького домика и заглянув в окно, она увидела там отца Михаила. Он сидел за столом, что-то писал. Голова его тряслась. Было это 2 августа 1938 года. Детям же сообщили, что он был расстрелян 26 декабря 1937 года. В 1954 году, когда началась реабилитация, на запрос Антонины и Федора пришел ответ, что «ваш отец Михаил Александрович Никольский умер в 1942 году в тюремной больнице от сердечной недостаточности».
Характерная деталь: расстрелы и аресты священнослужителей «органы» приурочивали к православным праздникам. Двоюродный брат Антонины Константин Дмитриевич Орлов сообщил, что его отец, священник д. Б. Окулово, был расстрелян в ночь на 19 января, в святую крещенскую ночь. Черные дела творились в святые праздники.

АНТОНИНА

Как сложилась судьба детей священника Михаила, арестованного в 1937 году как врага народа?
Старшей Антонине отец успел дать образование. После окончания земской школы в Н. Верее, он отправил ее в школу, в село Тамболес, где преподавал зять Никольских. Четыре класса женской гимназии Антонина закончила в Меленках, После революции, когда все школы, гимназии и училища смешали и сделали школу второй ступени, Антонина заканчивала 5, 6, 7 классы в монастырской школе г. Выксы, Два года проучительствовала Антонина в школе Н. Вереи под руководством отца. Он помогал ей в методике, в составлении планов урока, был ее наставником в делах учительских. Всю свою неутоленную страсть к школе, все свои знания вложил он за эти два года в дочь. Он торопился передать ей свой опыт и опять оказалось, что не зря. Пришел указ о том, что дети не имеют права быть учителями там, где отец священник. Работала учителем в Гибловке, Грязной, в Борковке, потом в 1935 году была переведена в школу № 3 г. Выксы, а с открытием новой школы № 8 взяли ее туда. Здесь она проработала до пенсии. Здесь раскрылся ее талант педагога.
Антонина Михайловна была учителем начальных классов. Учителем строгим, знающим и любящим свое дело. На ее уроках стояла тишина потрясающая. К ней в класс переводили на перевоспитание самых хулиганистых, самых отпетых детей, и потому классы ее были самые большие, — до 50 детей! Когда она шла в школу, то по дороге «обрастала» детьми: они висели на ней гроздьями, они несли ей портфель, они заглядывали ей в глаза, галдели, кричали, рассказывали о своих ребячьих делах. Они были влюблены в нее и преданы ей так, как могут быть преданы только дети.
В мае 1949 она была награждена орденом Трудового Красного Знамени, в апреле 1954 —-орденом Ленина, а в 1955 году получила звание «Отличник народного просвещения». Она учила детей, а потом детей тех детей, и даже внуков тех первых детей. О ее способностях влиять на детей, давать основательные знания ходили легенды. Именно потому те родители, что когда-то учились у нее, старались своих детей отдать именно в ее класс.

ФЕДОР, ЛИДИЯ И ДРУГИЕ

Тяга к знаниям в семье Никольских — родовая, точно так же, как и стремление просвещать. Несмотря на свою глухоту (в детстве получил осложнение после болезни), Федор Михайлович Никольский достиг в жизни высот и немало положил сил своих на алтарь Отечества. На металлургическом заводе он прошел путь от копировальщика до технолога-конструктора. Поступил в 1934 году в металлургический техникум, но укоров в том, что он «сын попа» стерпеть не мог, бросил учебу, занялся самообразованием. Премного преуспел в науках, и в военные годы был начальником спец. цеха (кроватный цех) по выпуску военной продукции (в войну уже не разбирали, чей ты сын), 51 год отдан металлургическому заводу, и за все время — ни одного порицания, только благодарности и награды за доблестный труд.
Судьба Лидии Михайловны — скромнее. Хотя, как сказать. Она ведь дала машиностроительному заводу такого первоклассного специалиста, каким является там сегодня ее сын Валерий Аркадьевич Николаев, зам. главного инженера по спец. производству. Лидия Михайловна тоже закончила земскую школу, была учителем в Чупалейской школе, ликвидатором (слово-то какое!) неграмотности в селах. Могла б пойти по преподавательской стезе и дальше, но решила посвятить себя детям. Благодаря ее материнской заботе, любви и тому педагогическому таланту, что у Никольских в крови, и явился «миру» сын ее, Валерий Аркадьевич, обладающий кроме высоких профессиональных качеств, даром убеждения (эта черта не от деда ли?).
Сын Антонины Михайловны — Евгений Николаевич Синицын — по специальности инженер-строитель. Закончил Горьковский строительный институт, сейчас начальник одного из отделов института. Человек честный, спокойный, рассудительный. Дети Евгения Николаевича тоже получили образование. Старшая дочь, как и отец, инженер-строитель, сын учится в политехническом. Есть и правнук.
Род Никольских теперь, вероятно, пойдет не по гуманитарной, а по технической ветви: поколение младших Николаевых и Синицыных выбирает инженерные специальности. Правда, неизвестно пока, чьи гены «взыграют» в правнуках Антонины Михайловны и Лидии Михайловны… От крестьянина, священнослужителя, учителя, до инженера — таков путь это рода. Они испытали со своей страной взлеты духа и его падения, проверялись на прочность их характеры в революционных схватках, они сумели найти свое место в стране, которая пыталась прорваться к жизни новой, они не сломились, не пали духом. В их роду не было предателей и лентяев. Всего в жизни они достигали только своим трудом, умом и честностью. Так будет продолжаться и дальше, ибо пока крепки и здоровы корни, крепкими будут и ствол, и крона дерева.

Галина Константиновна НИКУЛИНА
Музейный работник. Краевед
Родилась в г.Горьком.
С 1967 по 1976 год – научный сотрудник Государственного музея А.М.Горького (г.Нижний Новгород) и музея-заповедника А.С.Пушкина (с.Большое Болдино).
С 1977 по 2007 гг. директор Выксунского музея. Автор экспозиции историко-художественного музея, открытого в 1991 году в Доме заводчиков Баташевых.


Г.Никулина
Оставили след
В романе графа Салиаса «Владимирские мономахи», есть такие слова: «Все население Выксунских заводов было, точно на подбор, народ умный, дельный, деятельный и порядковый. Все всюду шло по заведенному порядку и работало так же, как и машины — отчетливо и однообразно. Население Выксунских заводов пользовалось известной славой, потому что лентяи и рохли незаметно выводились барином». Хотелось бы вспомнить о тех, кто стоял у истоков славы Выксунских заводов, крепил его авторитет мастерством и смекалкой. Трудно их всех перечислить, «но история донесла до нас имена многих, кто принес в прошлом настоящую известность предприятию.
Первым главноуправляющим Выксунскими заводами при Иване Родионовиче Баташеве был Трофим Осипович Жилкин. Он управлял всем имением в течение двадцати двух лет, а умер Т. О. Жилкин в 1800 году. Девять лет главноуправляющим был Максим Перфильевич Горностаев. Он — автор проекта проволочной фабрики, а также нового способа углежжения на заводах. Горностаев впервые внедрил в производство чугунные цилиндры в катальных. Скончался он в 1809 году. Осталось в истории и имя Михаила Игнатьевича Стребулаева, как основателя Сноведского литейного завода. «Первым, русским механиком» называли в XVIII веке — начале XIX века на заводе Марка Терентьевича Попова, в ведении которого были все механизмы на заводах до 1796 года. Во многом превзошел своего отца его сын — Василий Маркович Попов. Плотины и вешняки были сделаны по его проекту, а также установлены все проволочные станки.
Досчатинским заводом управлял Абрам Иванович Сорокин. Он первым ввел в употребление чугунные круги вместо стальных (для резания железа). Управляющий Сноведским заводом Ефим Алексеевич Кистринов довел художественное литье до той славы, которая приобрела мировую известность. Уже третье столетие русский народ хранит память о мастеровых Лукине и Ястребове, которые построили паровую машину в 1815 году и поставили ее в доменном цехе. В 1836 году впервые в России применили горячее дутье.
Григорий Яковлевич Пономарев, управляющий Велетьменским заводом, вместе со своим сыном Иваном изобрел отливку стали-литовки, что в Англии сохранялось в тайне. Расплавив сталь, Пономаревы выливали ее в формы и не дав еще совершенно остынуть, брали влитый брусок из формы и тянули его под молотом в тонкие прутья, совершенно подобные английским и не уступающие им в качестве. На изломе прутья показывали мелкозернистую сталь.
Пономарев с успехом делал лесопильные пилы для ручных пильщиков. Впервые также им была изобретена и внедрена в производство пильная об одной раме — с очень простым механизмом: на валу водяного колеса надето зубчатое, которое сообщается с шестерней, находящейся на коленчатом валу пильной. Этот вал, вертясь, водит своим коленом вниз и вверх раму с пилами.
Известными в России мастерами художественного литья на Сноведском заводе были братья Личновы — Николай Афиногенович и Михаил Афиногенович. За свои заслуги были они погребены на сноведском кладбище в кафтанах, расшитых позументами. Это считалось высшей наградой, дарованной заводчиком.
В чугунолитейном цехе Выксунского завода лучшим литейщиком считался сын Николая Афиногеновича Личнова — Петр Николаевич. На Выксунских заводах были целые династии мастеровых рабочих — фамилии были известны на промышленных предприятиях, их приглашали на заводы Луганска, Юрьевки, Юзовки как очень опытных специалистов.
Представители каждой династии владели определенной профессией. Династия Алексея Зубакова (по прозвищу машин) была прокатчиками железа. Династия Николая Мирошина (прозвище барей) — лучшие мастера и прокатчики мелкосортного железа. Династия Алексея Боровкова (прозвище струна) была известна как хорошие прокатчики и вальцовщики мелкосортного железа.
Павел Бобров — мастер пудлингового цеха. И его, дети и внуки были прокатчиками. Дети пудлингового мастера Евграфа Башилова стали вальцовщиками листопрокатного цеха, Николай Ябриков, Иван Смирнов, Иван Козоедов зарекомендовали себя как знатные мастера пудлингования. Николай Гнусарев освоил первую паровую машину для пароходов, курсирующих по Оке. Потомки его — прокатчики. Семьи Егора Капитанова, Ивана Серегина, Алексея и Василия Козиных стали известны как прокатчики железа. Иван Савин — мастер по ремонту паровых машин — привил детям любовь к труду, они стали токарями по металлу. Династии Петра Забегаева и Федора Белавина известны кузнечным мастерством. Опытными машинистами паровых машин стали представители фамилии Ереминых. Мастерами листопрокатного производства зарекомендовала себя семья Коршуновых.
Трудно назвать все имена. Ведь передавались рассказы о мастерах из поколения в поколение устно. И не было на них заведено личных дел, и не писали они своих мемуаров.
Имена их были отлиты на надгробных плитах кладбища при Малой церкви, ведь почти все мастера погребены были там. Но и тут мы оказались «иванами, не помнящими родства». Виноваты мы перед ними, потомки их. Могилки стерты с лица земли. Но ведь они жили на этой земле, оставив большой след в истории Выксунских заводов.



О чем умолчал граф Толстой
В музее истории Выксунского металлургического завода хранится много интересных исторических документов. Среди них – план московской усадьбы Ивана Родионовича Баташева, которую он, почетный гражданин Москвы, построил на бывшей улице Швивой горке, на реке Яузе.
Дом строился с 1796 по 1802 год. Имя автора проекта документально не установлено. Одно время предполагалось, что им был французский архитектор Шарль де Вальи, затем называли архитектора Родиона Казакова, создателя классицизма в России. Руководил же постройкой всего архитектурного ансамбля усадьбы крепостной И.Р. Баташева М.П.Кисельников.
Усадьба располагалась между Николо-Ямской и Таганной улицами на площади около трех гектаров. Она была очень живописна благодаря сложному рельефу местности: спуски, обрывы, прекрасные виды на реки Москву и Яузу, на Кремль. В плане усадьбы главный дом похож на букву «Т», верхняя часть которой - трехэтажный фасад, выходящий на Яузскую улицу. В центре фасада шестиколонный портик. Из центральной парадной залы второго этажа был выход на балконы, откуда открывался вид на улицу, отгороженную от усадьбы решеткой в два человеческих роста. Чугунная решетка поделена на отрезки белокаменными столбами, увенчанными чугунными вазами, а в середине решетки - парадные ворота с чугунными львами. Все чугунные детали отлиты и выкованы в Выксе.
С тыльной стороны главного дома был разбит зимний сад, по обе стороны которого открывались удивительные панорамы Москвы. Особенностью усадьбы было множество мелких скульптурных украшений, созданных М.П. Кисельниковым, особенно выделялись два сюжетных горельефа. Дворец И.Р. Баташева был известен в Москве своими пышными балами и зваными обедами, особенно во время приездов в столицу самого заводчика. Лишь 10 лет безмятежно протекала жизнь в стенах московского дворца Баташева. Здесь воспитывалась внучка Ивана Баташева - Дарьюшка, здесь же играли ее свадьбу с генералом Д.Д. Шепелевым.
Каждое лето семья проводила в Выксе. К осени 1812 года, когда французы вошли в Москву, в Баташевской усадьбе оставалось лишь небольшое количество дворовых людей во главе с управляющим, любимцем Ивана Родионовича Максимом Соковым. Сохранилось письмо, в котором он подробно, от первого лица, описывает события тех страшных дней, это он первым в доме встретил короля Неаполитанского, зятя Наполеона, главнокомандующего французской армии Жокэна Мюрата.
С некоторым сокращение приводим текст этого письма:
«Милостивый государь Иван Родионович!
Второго сентября, в пятом часу вечера, вступили в Москву французские войска. Король Неаполитанский, ведя авангард на Коломенскую дорогу, остановился у Вашего дома, будучи верхом; уверял всех нас, чтобы мы ни малейших обид не страшились. Назначил своею квартирой Ваш дом, поставил большой караул и, проводя за заставу многочисленную кавалерию, составляющую страшный авангард, в седьмом часу вечера возвратился в дом наш с тридцатью генеральскими и множеством чиновников.
Для всех приготовили мы ужин, нарочито сытый; только белого хлеба и калачей найти было невозможно, ибо калашни и хлебные во всей Москве были разбиты и хозяевами оставлены, почему и был только черный ржаной хлеб. Королю же нашел четверть сайки у дворцовых детей. Генералы сперва гневались и говорили, что свиньи только кушают такой хлеб; однако ж, быв голодны, принялись и за него. Король, войдя в дом, потребовал меня как вашего приказчика. Явясь со свечой в руках провожал его по парадному этажу через все покои; он пожимал плечами, казалось, что все ему нравилось. Возвратясь в желтую гостиную, спросил, где же твой господин и кто он таков. Я объявил, что Вы заводчик и всегда на лето уезжаете в свои заводы Ему подали кушать в красную гостиную одному, а генералам и прочим – в столовой и в зале. Свита бесчисленная. Ужин кончился. Всякий генерал требовал пышной постели, но постелей набрать было негде, ибо на холопской постели никто спать не хотел, а потому с угрозами всякий требовал такую, какую ему хотелось. Свечи горели всю ночь и в люстрах, и в лампах…
Как проснулись, то требовал всякий того, что хотел: иной – чаю, иной -кофе, иной - белого вина, шампанского, бургундского, водки, рейнвейна и белого хлеба. Словом, каждый с величайшими угрозами требовал, чтобы его прихоти и требования тотчас были выполнены. Третье число прошло в суматохе. Пожар сильный свирепствовал на Покровке, опустошал немецкую слободу и около Ильи Пророка.
В среду, четвертого сентября, король, пообедав, поехал к армии. Ветер подул с запада, самый жесточайший: загорелись дома за Москвой-рекой от Каменного моста, и пожар сделался ужастен, что никак описать невозможно. Я, видя, что спасенья нет, собрав все оставшиеся бумаги, отнес их под контору в чаянии, что пожар туда не проникнет…Мы решились и пошли все через Яузу на Хованскую гору. Тут на переходах солдаты французские начали проходящих грабить- у кого, что было, остановили и меня… Тут мы увидели, что загорелся главный корпус нашего дома, пламя пожирало все Зарядье»
Далее М. Соков в подробностях описал И. Баташеву, что из строений было уничтожено пожаром, а что уцелело. Первый этаж уцелел полностью. Но после пожара начались грабежи, и ежедневно приходили французы, грабили, что еще можно было взять. Приказчик жаловался маршалу Мюрату. Тот приказал, чтобы ему выдали аттестат о запрещении грабить дома. «...На офицеров билет сей действовал, но солдаты продолжали грабить с прежним зверством. Потом все ваши дворы и сады наполнились обозами с больными и ранеными, всех нас почти вытеснили ив наших убежищ. Хлеба нигде достать не можно, да и впредь надежды не видать. Капуста, редька и картофель — все истреблено солдатами» — сообщал хозяину своему М. Соков.
Он также хорошо передавал картину тех дней: «Москва представляет жалостный вид: большие улицы наполнены солдатами и на каждых десяти шагах лежит издохшая лошадь, да и людей без погребения валяется множество. Жители, страшась своих победителей, скрываются или в погребах или в развалинах.
Сейчас явились ездоки Тихон-кучер с товарищами и всех нас обрадовали несказанно, что Вы, милостивый государь с Вашими родными здоровы. И. М. Горностаев письмом, писанным по приказу Вашему, извещал, что Вы, как отец о чадах своих, печетеся о нас и спасении жизни нашей, заботитесь больше, чем о погибших ваших сокровищах. Да сохрани создатель Вас, отца нашего. С чувством истинной признательности, Ваш всенижайший слуга Максим Соков. Сентябрь дня 28-го 1812 года» — таков конец этого послания.
После ухода французов из Москвы дом-дворец на Швивой горке был отделан заново с соответствующей роскошью. Скульптурные работы были выполнены скульптором Витали. Парадная лестница восстановлена. На восстановление дома было затрачено 300 тыс. рублей. После смерти Ивана Родионовича дворец перешел его наследникам. Сначала Д. Д. Шепелеву, а после его смерти, в 1841 году — его детям Ивану и Николаю Шепелевым.
Наследники Баташева в Москве жили широко и роскошно. Славились их балы, славились и «маленькие обеды», как звали их хозяева, на которых садились за стол до пятидесяти человек — «все неожиданные гости», как уверяли хлебосольные хозяева. На время коронаций Николая I дворец был нанят за 65 тыс. рублей для герцога Девонширского английского посла.
В 1870 годах при, перестройке зданий дворца под больницу главный усадебный дом с шестиколонным портиком на парадном фасаде и балконом-лоджией — на садовом — почти полностью утратил первоначальное оформление интерьеров. Но фасады его в основном сохранились. И по сей день памятник архитектуры второй половины XVIII века— дом-дворец заводчика Баташева является украшением всего архитектурного ансамбля Москвы.


Выксунская «Мона Лиза»

В коллекции любого музея, независимо от его статуса и объёма, непременно есть экспонаты, которые являются настоящей жемчужиной, потому что кроме исторической ценности, окутаны множеством легенд и преданий, предположений и домыслов ввиду отсутствия документальных источников. Чем таинственнее история этих предметов, тем большим вниманием они пользуются у посетителей. Даже из других городов приезжают люди в наш музей, чтобы увидеть один из таких уникальных экспонатов.
Речь пойдёт о картине, на которой изображена юная девушка необычной красоты в экзотической для наших мест одежде. До сего времени является спорным вопрос этого портрета. В одних источниках указано, что это работа неизвестного итальянского мастера конца XVIII века. Из других источников мы узнаём, что картина принадлежит кисти крепостного художника Выксунского театра Николая Кораблёва. Достоверность надписи картины «Сусанна» также по сей день является предметом для споров и дебатов. Существовала ли женщина в действительности? Или это вымышленный образ, созданный писателем графом Салиасом в его историческом романе о Выксе «Владимирские Мономахи»? Кстати заметить, в экспозиции портрет «Сусанны» представлен в литературном разделе как художественный образ - любовницы главного героя и владельца выксунских заводов Басман-Басанова Сусанны Юрьевны Касаткиной, якобы внучатой племянницы хозяина Выксы. Собственно на их отношениях и закручен весь любовно-криминальный сюжет романа.
Но, работая над романом, граф Салиас, безусловно, пользовался теми преданиями и легендами, бытовавшими в то время о Сусанне в Выксе. А их было немало. Вот одна из них (записана со слов И.Е. Капустина и И.В. Белоусова в с. Сноведь в конце 50-х годов XX века): «У Баташева И.Р. была родственница - красавица Сусанна. Взял он её из Петербурга. Жила она в комнатах наверху, и вход к ней был через подземелье. А оттуда уже был потайной вход в дом, в комнаты Баташева. Сначала она не знала проход. Сидит у себя - вдруг откуда-то является сам Баташев! А у Баташева того был телохранитель-чеченец. Барин без него обходиться не мог. Красавица Сусанна полюбила чеченца и стала ему на барина жаловаться. Чеченец барина и придушил. Говорят, этого чеченца на цепь посадили по приказу Сусанны. Чеченец будто бы отгрыз себе кисть и сбежал... Через неё, Сусанну эту, много народу у Баташева погибло». Доказательством существования этой легендарной женщины является и мраморная (во весь рост) фигура женщины работы неизвестного итальянского скульптура с высеченной внизу надписью «Сусанна». Находится эта скульптура в Московском Дворце Баташевых и Шепелевых. В связи с этим фактом возникает предположение, что такая женщина в Выксе жила, но не в Баташевский период истории, а в более поздний - Шепелевский. И прообразом Басман-Басанова в романе «Владимирские Мономахи» является Иван Дмитриевич Шепелев-сын Дмитрия Дмитриевича Шепелева, зятя Ивана Родионовича Баташева, женатого на внучке его - наследнице заводов Дарье Ивановне. Именно на этот временной период управления заводами Ивана Шепелева и приходятся предания о Сусанне. Вернее, о женщине, очень похожей на ту, которая изображена на известном портрете. По всей видимости, это актриса Выксунского театра, которая пользовалась особым покровительством Ивана Шепелева - «Нерона Ардатовского уезда», как его называли современники за особую приверженность к театральному искусству, ибо все средства он вкладывал в развитие театра. Н.Я. Афанасьев, работавший у Шепелева в театре капельмейстером, писал в своих воспоминаниях, что «...в наших провинциях ещё не было оперных театров, кроме Одессы и Риги, и театр Шепелева по праву занимал единственное место во всей внутренней России» (журнал «Исторический вестник», 1890 г.).
В конце 40-х годов XIX века Иван Шепелев пристроил к Баташевскому дому обширный каменный флигель оригинальной архитектуры. Окна были из разноцветных стекол, поэтому в комнатах всегда стоял полумрак: вся мебель была в восточном стиле. Полное отсутствие стульев, только турецкие диваны, покрытые коврами, украшали гостевые помещения. По воспоминаниям зятя Дмитрия Шепелева, графа Ивана Павловича Кутайсова, владелец Выксы в период своего правления на Выксе любил изображать себя султаном. Иногда он даже носил турецкий халат, чалму и принимал гостей не иначе, как сидя на диване с поджатыми ногами, куря кальян. Был он в окружении крепостных актрис в восточных одеждах. В эти годы в Выксунском театре работал очень талантливый крепостной художник Николай Кораблёв. Скорее всего, именно его кисти и принадлежит портрет «Сусанны», актрисы Выксунского театра в костюме героини спектакля, по описанию современников, очень похожей на актрису Шиморыгину.
Надо заметить, что судьба самого полотна сложилась довольно трагично. Много претерпело оно испытаний со времени написания, прежде чем предстало перед нами в нынешнем виде. Можно сказать, портрет чудом сохранился и дошёл до наших дней. Первоначально он хранился в Баташевском доме, где после революции, в 1918 году, был открыт музей на основе имеющихся там коллекций. Но в 1920 году случился пожар в главном корпусе управления заводами. После пожара контора переехала в бывший господский дом. Экспозиции были свёрнуты и складированы в одной из комнат дома. Портрет "Сусанны" был отправлен из Выксы в подарок гособъединению машиностроительных заводов (ГОМЗу), в которое тогда входил Выксунский металлургический завод. Но, к счастью, и благодаря действиям губернского музея "Сусанна" в 1928 году была возвращена в Выксу. Когда 1 мая 1929 года открыли Дворец труда (нынешний ДК металлургов), "Сусанна" в числе других экспонатов из коллекции Баташевского дома стала украшением его интерьеров. После Великой Отечественной войны, когда из Дворца культуры был расформирован военный госпиталь, "Сусанна" некоторое время украшала кабинет директора ДК металлургов. А когда в 1964 году случилась авария на линии теплоснабжения и горячая вода повредила холст, картину отдали на реставрационные работы. В настоящее время вынсунская «Мона Лиза» находится на хранении в историко-художественном музее металлургического завода.


Проволоченский завод

Как известно, в группу заводов Приокского рудного района входил и Проволоченский завод, правда, построенный заводчиком Иваном Баташовым уже после раздела между братьями всех заводов в 1783 году.
И, хотя Проволоченский завод не был знаменит в России так, как, например, Верхне-Выксунский, Досчатинский или Сноведской заводы, продукция этого завода пользовалась большим спросом у населения. Иван Баташов построил этот завод в 1803 году в полутора верстах от Вехне-Железницкого (Вильского) завода. Завод, как и все остальные в группе Выксунских заводов, был вододействующим. Двигательной силой служило водяное колесо. Для накопления воды и образования давления, достаточного для вращения водоналивного колеса, был вырыт в русле реки Железницы пруд. По правому, высокому берегу, построена плотина протяженностью в одну версту. Регулировался уровень воды в прудах вешняками.
На территории Проволоченского завода были построены: деревянный одноэтажный корпус размером 27x14 аршин и кирпичный двухэтажный корпус 60x21 аршин. Продолжительность рабочего дня на заводе была по 12—15 часов с перерывом на обед в один час. Мужчины зарабатывали до трех рублей в неделю, женщины и подростки — 60-90 копеек.
Завод работал, главным образом, осенью и зимой, а весной и летом рабочие снимались для лесозаготовок и лесосплава. Семьями отправлялись к месту работ и жили буквально под открытым небом. В свободное время они занимались рыболовством и охотой. Часть рабочих отправляли для работы в имениях. Судя по рассказам старожилов, к моменту начала строительства завода никакого поселения на этом месте не было. Владелец заводов скупал мастеров, вывозил их с семьями. Им отпускали лес, из которого рабочие и строили себе дома. Так образовался населенный пункт — село Проволочное.
В 1887 году, когда владельцем Выксунских заводов был капиталист Лессинг, он пригласил с Московского завода Гужона гвоздильного мастера С. И. Зимина, которому было поручено установить 14 гвоздильных станков старой конструкции и обучить людей работе на этих станках. Они были получены из Петербурга. В таком состоянии завод существовал до 1905 года. А в марте того же года завод сгорел от искры воспламенившегося подшипника в полировочном отделе. Пострадало все оборудование.
Со складов немецкой фирмы в Москве были привезены 30 гвоздильных станков лучшей конструкции. Кроме них — 12 более быстроходных полировочных барабанов, 10 волочильных барабанов для протяжки разных номеров проволоки, водяная турбина, нефтяной двигатель мощностью 75 лошадиных сил. Во время пожара владелец завода А. И. Лессинг был за границей и его вызвали по телеграфу.
За короткий срок он восстановил завод. И уже в октябре 1905 года он стал выпускать продукцию. В месяц изготавливалось до 16000 пудов тянутой проволоки, из которой 14000 пудов — проволочные гвозди, а до 2 тысяч пудов, главным образом, тонких сортов, шли на продажу
К этому времени на заводе работали около трехсот человек. Особенно тяжелыми условия труда были в травильном отделении, где снималась окалина с прокатанной в горячем состоянии проволоки. Проволока опускалась в чаны, наполненные 10-процентным раствором серной кислоты при температуре 35-40 градусов. Вот в таком сарае, наполненном сернистыми парами настолько, что в двух шагах не было видно человека, в полумраке, при керосиновом освещении, рабочие-травильщики голыми руками опускали пучки проволоки в чаны с раствором серной кислоты. Таким же способом выталкивали проволоку из чанов со дна крючком, а с поверхности — руками.
Для нейтрализации после травления проволоку обмывали тут же в чанах с холодной водой, а затем спускали в известковый раствор. Рабочие имели вид прокаженных. Одежда, сожженная серной кислотой, превращалась в лохмотья, руки — в язвах, на лице были почти незаживающие ранки от капель и паров серной кислоты, попадающих во время выливания из бутылей в чаны. Выдерживали на этой работе только старики, которым некуда было деться. Не менее тяжелым был труд у обжигательных печей. Они представляли собой кирпичные камеры размером 1,5x1,5x2 метра — четыре камеры под одной крышей-навесом.
Железные клепаные котлы наполнялись проволокой (примерно 60 пудов), закрывались железной крышкой и замазывались глиной. По дну камер были уложены рельсы. Котлы закатывались на железных валах в печь вручную. Вокруг котла закладывались дрова, поджигались в костер, который поддерживался подбрасыванием дров через железную дверь. Самая мучительная работа была при вытаскивании горячих котлов из раскаленной печи. Выкатывать их приходилось длинными крючками. Котлы часто скатывались с роликов, потому что рельсы почти всегда были покороблены от нагрева. Очень много было несчастных случаев на этом участке работы.
В конце 1913 года сменился управляющий Проволоченским заводом. Он приступил к проектированию нового травильного отделения и отжигательных печей. Но империалистическая война помешала осуществлению этой затеи. С началом войны изменился и характер производства на заводе. Нужно было огромное количество проволочных заграждений, поэтому изготовление гвоздей было доведено до минимума.
Гвоздильные станки на 60 процентов были остановлены, а рабочие-гвоздильщики — переведены на волочильные барабаны. Все рабочие и служащие, освобожденные от призыва на войну, обязаны были работать и по воскресным дням. К концу 1915 года завод выпускал около 55 тысяч пудов проволоки для военного ведомства.
После Великого Октября изготовление проволоки для военных целей постепенно сокращалось за счет увеличения выпуска гвоздей, и силами мастерских Выксунских заводов изготовлены и установлены к 1919 году дополнительно 8 гвоздильных станков.
В двадцатые годы сохранялся довоенный уровень производства, а, начиная с 1923-24 годов, рост производительности труда на заводе начал заметно повышаться и к 1926 году достиг увеличения выпуска продукции на 60 процентов (с увеличением количества работающих на 35 процентов). Одним словом, завод работал стабильно и не знал прорывов в выполнении планов. Но в апреле 1927 года случилась катастрофа. В одном из цехов возник пожар. Был ураганный ветер, и не удалось спасти почти ничего.
С 1927 года Проволоченского завода не существует. Такова судьба последнего Баташевского завода из группы железоделательных заводов, входящих в Приокский рудный район.

О том, как государство заботится о ветеранах Отечественной войны, о новом в порядке въезда и выезда из страны и о новом ордене «Родительская слава» читайте далее...